Камаль. Его черная любовь

Ева

– Вам больно? – спрашиваю шепотом.

– Будет. Тебе.

В камере лязгают цепи. Я знаю, что он крепко прикован к стене, но все равно инстинктивно подаюсь назад и дрогнувшим голосом переспрашиваю:

– Что?

Я резко вскидываю взгляд и тут же жалею о своем смелом поступке, ведь его глаза – самая настоящая черная бездна.

А его лицо – сплошное побоище из синяков и порезов. Губы пленника разбиты, одна щека

Это не голос.

Это шепот зверя.

Угрожающий, хриплый…

Его зовут Камаль. И это все, что я о нем знаю.

Этой ночью его снова мучали. Я слышала его стоны. Теперь я пытаюсь его спасти и даже накормить, и вместо благодарности я получаю это – угрозы.

– Когда я положу всю охрану, я приду за тобой, – повторяет, словно разжевывая мне по кусочкам. – И тогда. Тебе. Будет. Больно.

В его полухрипе столько угрозы, аж сердце замирает. Мне хочется все бросить и сбежать отсюда, ведь даже прикованный цепями он выглядит устрашающе! Его слова до жути пугают меня, ведь я бы совершенно точно не хотела, чтобы он приходил за мной.

Опустив взгляд, я заставляю себя не реагировать на его слова. Это бред сумасшедшего. Ему отсюда никогда и ни за что не выбраться!

Как и мне…

– Доедайте свой стейк, пожалуйста. Они могут догадаться, что я таскаю для вас еду в своей одежде. Нужно будет разлить побольше спирта, чтобы не учуяли…

Я протягиваю ему последний кусочек говяжьего стейка, и его зубы жадно забирают поджаренное мясо из моих пальцев, коснувшись языком моей кожи. Я резко одергиваю ладонь и быстро вытираю влажные пальцы салфеткой.

Он так близко. Слишком. Я почти чувствую его дыхание на своих губах, а на пальцах будто до сих пор осталась его слюна. Слюна зверя.

Прожевав кусок мяса, он хрипло спрашивает:

– Сама поела?

– Д-да… Сегодня стейк был больше обычного, я тоже смогла поесть…

– Если бы ты только помогла мне, я бы вытащил нас отсюда и потом… – пауза. – Потом я был бы нежен с тобой.

– Но я действительно не могу вам помочь! У них здесь, под Лондоном, мой брат, и я не могу рисковать его жизнью… Я делаю для вас все, что могу. Приношу лекарства тайком. Таскаю еду. Вчера мне удалось принести несколько яиц и овощи, сегодня целый стейк из говядины. Вам же было вкусно?

– Да… – хрипит так, словно во рту пересохло.

– Вам этого, конечно, мало, но мне больше не дают. Если попрошу больше, заподозрят. Зато завтра обещают поставку овощей и фруктов, я вам принесу яблоки, несколько ягод вишни… – я понижаю голос. – Обещают привезти даже персики, как несколько месяцев назад! Все, что смогу – принесу. Обещаю.

Я с шумом сглатываю слюну, медленно наблюдая за тем, как он жадно облизывает губы, стирая с них кровь, слюну и остатки жира с мяса. Его взгляд – черная бездна, в которой страшно утонуть. Он голоден. Очень. Он уже четыре года голоден. Зря я о еде заговорила…

– Давайте лучше я обработаю

– Я сам себе не нужен, а ты пытаешься меня спасти? – его голос звучит как насмешка.

– Послушайте!.. Скоро меня уведут. Если я не успею вам помочь, кожа не успеет восстановиться… к следующим пыткам… и будет больно… Мне так жаль! Мне очень жаль, но я не могу вам помочь!

Жизнь моего брата мне, увы, дороже.

Слезы прорываются сквозь хрупкую броню и текут по лицу. По щекам, искусанным в кровь губам…

Я тихо всхлипываю, но продолжаю делать свое дело. Достаю бинты и мазь. Моя рука чуть заметно дрожит, когда я касаюсь пальчиками его разбитых губ. За эти месяцы путем проб и ошибок я нашла лучшую мазь, которая помогает его ранам зажить.

– Она еще с охладительным эффектом… чтобы вам не было так больно, – произношу, облизав соленые губы. – Когда я делала заказ, я сказала, что эта мазь для меня. Чтобы они не подумали, что я пытаюсь облегчить ваши муки. Потом я зашью вам рану. У вас снова плечо разошлось. Я говорила им, что я не врач. Я повар. Я выбрала глупую профессию, которая ни черта не помогает мне в жизни…

– Ты из Италии?

– Что?

– Итальянка или нет? Отвечай, когда спрашиваю, – хрипит, придавливая тяжелым взглядом.

– Нет…

– У тебя акцент. Внешность. Лучше не ври мне.

Я пытаюсь уловить, какой у пленника настрой. Хороший или плохой? Мне сказать правду или солгать? Ведь он даже прикованный выглядел так, словно может порвать меня за неверный ответ.

– Моя мама русская. А папа… он… итало-албанец…

– Ясно, – грубо прерывает меня.

– Вам не нравятся албанцы, да? Или итальянцы? В свою защиту хочу сказать, что ни те, ни другие нас не любят. Я другая… на случай… если вы недолюбливаете итальянок или албанок…

По лицу пленника пробегает мрачная тень, и я не понимаю: это разочарование или злость, но продолжаю говорить. О стране, где родилась. О медицине. Несмотря на потухший взгляд, я вижу, что ему все равно интересна моя болтовня. И раньше было интересно, просто сейчас…

Сейчас он не со мной.

– Бога ради, если вам не нравятся ни те, ни другие, считайте меня русской. Благо, выбор есть. Не то вы меня взглядом придавите…

– Не задавай лишних вопросов.

– Ладно…

Я изливаю ему душу порядка десяти минут, и все это время он молчит.

Только смотрит внимательно, чуть склонив окровавленное лицо. Его взгляд тяжелый, и от него становится трудно дышать. Я не понимаю, как могу стоять так близко к нему, когда каждая клеточка кричит о том, чтобы бежать. И я очень хочу это сделать, но у меня есть обязательства. Мой брат жив, пока жив этот мужчина. После каждой пытки, после каждого издевательства я вытаскиваю его с того света!

Потому что мой брат – залог моего послушания.

– У меня есть дом. Я увезу и спрячу тебя в нем.