Камбэк
Шрифт:
– Извини, что спросила.
– Это был трудный разговор с кем-то из недавнего прошлого, – его голос звучит примирительно, но мой пассивно-агрессивный режим активирован.
– Как я уже сказала, извини, что спросила.
– Ари. К тебе это не имеет никакого отношения. Ты не вправе злиться на меня. – Его губы сжаты в тонкую линию.
Мне следовало бы разрядить обстановку. В конце концов, я должна быть гостеприимной хозяйкой. Надо дать ему пространство для выражения чувств. Однако я не могу этого сделать даже в свой лучший день и уж тем более тогда,
– Неважно.
Он трет глаза.
– Пожалуйста, не будь такой.
– Проблема во мне?
– Я что, не имею права на прайвеси? – огрызается он. – Минутку для себя?
В спорах я хороша тем, что всегда знаю, когда нужно остановиться, чтобы не перейти черту. Фиби – единственная, с кем я никогда не обращала внимания на эту границу. С ней я не церемонилась, вечно лезла на рожон. Впрочем, это никогда не имело значения, потому что Фиби отпрыгивала в сторону и поджидала меня в кустах, чтобы нанести удар исподтишка.
Я ничего не говорю Джихуну.
Да мне и не нужно ничего говорить, потому что мои глаза блуждают по квартире – моей квартире, – и он понимает, кто из нас к кому вторгается.
– Забудь об этом. – Он хватает свою шляпу, всовывает ноги в кроссовки и выскакивает за дверь.
Я выжидаю секунды три и звоню Хане.
– Привет-привет, – она говорит по видеосвязи из гостиничного номера, завернутая в халат. – Что-то случилось?
– Хотела узнать, как ты там.
– Ну, это для эсэмэсок. А ты же звонишь по телефону.
И то верно. Иерархия коммуникации ставит телефонный звонок выше текстового сообщения, которое, в свою очередь, занимает ступень более высокую, чем пост в социальных сетях. Не дай бог появиться у чьей-нибудь двери без предупреждения. Это только для смертников или миссис Чхве, то и дело заглядывающей с проверкой под видом доставки еды.
– У меня проблема, и мне нужен совет.
– Это связано с Джихуном?
– Знаешь, не все мои проблемы связаны с твоим кузеном, – оскорбленным тоном заявляю я.
– Прости. Тогда в чем дело?
Я колеблюсь.
– Ладно, это насчет Джихуна.
– Ммхмм.
Я проверяю время.
– В Ванкувере еще только семь вечера. Почему ты в халате?
– Потому что я ненавижу человечество, так что надеваю свою мантию неудачника и считаю день законченным.
– Я тоже ненавижу человечество.
– Хорошо. – Она подходит к креслу у окна. – А что там с Джихуном?
– Ты первая.
– Мама.
– Что на этот раз? – спрашиваю я.
– Как обычно. Чем я питаюсь? Почему так много ем? Почему мотаюсь по командировкам, вместо того чтобы остепениться? Когда я приеду в следующий раз? Почему я вообще покинула родной дом?
Неудивительно, что мама Чхве переступила через все мыслимые и немыслимые границы: с этой женщиной действительно бывает трудно. Она считает, что корейский – по крайней мере, пусанский – подход к делу превосходит все культуры во все времена и во всех областях, особенно если сравнивать его с китайским и уж тем
55
Популярное блюдо корейской кухни, представляет собой роллы, завернутые в сушеные прессованные листы морской капусты, наполненные рисом с добавлением начинки.
– Давай не будем сейчас об этом, – говорит Хана. – Лучше расскажи, что бесит тебя.
Откровения льются потоком. Все мелкие неурядицы на работе, от которых я, кажется, не могу избавиться. Ссора с Джихуном. Фиби. Бриттани с Мередит и Ричардом в большом конференц-зале.
– Да уж, не позавидуешь, – говорит Хана.
– Спасибо. Теперь твоя очередь.
– Разве ты не хочешь поговорить о том, что произошло? Что ты чувствуешь?
Я вскидываю руку в предостерегающем жесте:
– Ты знаешь, как я отношусь к чувствам.
– Ты знаешь, как я отношусь к разговорам о чувствах.
Она обожает говорить о чувствах.
– Похоже, мы в тупике.
– Подожди. – Хана оставляет телефон на столе, так что теперь у меня отличный вид на потолок, и я слышу ее приглушенный голос, когда она благодарит доставщика пиццы.
Хана возвращается, и ломтик пиццы уже свисает у нее изо рта, словно высунутый язык. Самое время отвлечь ее.
– Как прошел твой день? – спрашиваю я.
– Хорошая попытка. – Слова звучат невнятно, и она вынимает кусок изо рта.
– Ты планировала пойти прогуляться по парку Стэнли сегодня вечером, – продолжаю я. – Есть причина, помимо твоей мамы, почему ты прячешься в отеле?
Пицца вызывает у меня чувство голода, и я иду на кухню. Похоже, Джихун занимался готовкой, потому что я вижу нарезанный лук и горку риса. У меня нет сил на стряпню, так что я запихиваю в рот кусок хлеба.
Хана открывает банку диетической колы.
– Один парень поспорил со мной, что сексизма не существует и на самом деле в наши дни дискриминации подвергаются именно мужчины.
– Он ссылался на свой источник?
Она берет следующий кусок пиццы.
– Да. Это интернет и его личный опыт отца дочери.
– С этим не поспоришь.
– Потом он сказал мне, что улыбаться полезно, потому что женщины выглядят красивее, когда они счастливы.
Теперь мы обе смеемся, хотя это совсем не смешно, скорее абсурдно. Потом Хана вздыхает:
– Хуже всего то, что, честное слово, на сто процентов, он ничего не понял. Настаивал на том, что ему не нужны мои консультации, потому что, цитирую, он «хороший парень».