Камень-обманка
Шрифт:
Затем легли и заснули остальные мужчины.
Лишь Катя бодрствовала еще некоторое время. Она вышла на воздух, вынесла из сарая остатки дров, завела под крышу Зефира и только тогда вернулась в избу.
Но вот легла тоже, прижалась к Андрею и впала в забытье.
ГЛАВА 15-я
ТЫ ОДНА, НАС — ЧЕТВЕРО
Андрей открыл глаза и, немного придя в себя, с удивлением узнал от Кати, что провалялся
Женщина поглаживала его по длинным спутанным волосам, сияя глазами, утешала:
— Ну, вот и ладно, вот и хорошо — поспал в покое, в безопаске, теперь полегче станеть.
Россохатский лежал лицом вверх и разглядывал низкий закопченный потолок. Машинально подумал: зимник оттого и приземист, что высокую избу трудно нагреть.
Комната имела сажени три в длину да чуть поменьше в ширину. В земляной пол врыты стол и две лавки; близ них глинобитная печка с трубой из плитняка. Небольшое окно, затянутое оленьим пузырем, скупо пропускало свет.
Андрею казалось: после такой дороги всем будет отдых и безделье много дней. Но, поднявшись с нар, обнаружил, что Хабары нет, исчезла его винтовка и лыжи Дина. Катя сообщила: Григорий встал раньше других и на камасах старика ушел в тайгу.
Вернулся Хабара в полдень. Подождав, когда отпотеет металл винтовки, аккуратно протер его тряпкой, поставил лыжи к стене и, весело взглянув на обитателей избы, присел к огню.
— Где был? — поинтересовался Андрей.
— А где ж быть? — отозвался Гришка. — Места глядел.
Согревшись у печки, стрелявшей яркими — в сумерках — искрами, кинул одноглазому:
— Поди к Китою. Поруби кобылицу, коли волки не растащили. Привезешь мясо — забьешь в лед. Зима длинная.
Дикой передернул плечом.
— Не турки, чай, — лошадей жрать.
Хабара круто повернулся к Дикому, обжег взглядом.
— Ну!
Мефодий, бормоча под нос ругательства, оделся, взял топор, лыжи и пошел к саням.
— Не «нукай» — и так еду!
Когда за ним захлопнулась дверь, артельщик повернулся к женщине.
— Ты, Катя, и ты, сотник, ступайте вверх по Шумаку. Полторы версты. Там — облепиха. Много… Метлу прихватите.
Кириллова кивнула.
— Я и старик — по орехи, — заключил Хабара.
— Куда? — удивился Россохатский. — Какие ж орехи теперь?
Таежник не ответил.
Пробираясь на лыжах по рваному берегу Шумака, Андрей смущенно поглядывал на Катю. И всё же не выдержал.
— Это что ж такое — облепиха?
— Ягода. Ветки густо облепляеть. Оттого и названа так.
— Чудно — то орехи, то ягода. Земля ж от мороза трещит!
— Придем — сам увидишь, — усмехнулась Кириллова. — У вас, на Урале, чать, нет ее, облепихи. Вот те и невнятно.
Вскоре Андрей увидел заросли высокого, почти в рост человека, кустарника.
Подойдя к ним вплотную, Россохатский радостно удивился: на темно-серых, местами черно-бурых морщинистых ветках густо лепились, похожие на кругленькие карамельки, желтые и оранжевые ягоды. Сотник пытался сорвать их, но кусты сильно кололись, и он лишь поранил пальцы.
— Мудрено! Как уцелела ягода? Морозы, да и охотников до нее тут тьма, надо полагать!
Катя объяснила:
— Сколь видела — ни птица, ни червяк ее не едять, можеть, оттого, что осенняя облепиха невкусна, горчить. Мороз прокалит — послаще ягода. Однако не взять ее птице зимой: крепка.
Распорядилась:
— Сруби две палки подлинней. Себе и мне. Покажу, как облепиху беруть.
Пока Россохатский ссекал и очищал от сучков елочки, Катя вымела со льда, под кустами, снег — и вернулась к началу чистой дорожки. Затем взяла у Андрея одну из палок и стала сбивать замерзшие, звеневшие, будто камешки, ягоды с кустов.
— Мороз, я поминала, сластит ягоду. Оттого и оставляют ее до крутых холодов, — говорила Кириллова, медленно продвигаясь вдоль зарослей. — Иные делають так: наломають или срежуть кусты в конце сентября, уложать их на жерди и ждуть зимы. Потом, как закуеть ягоду, ссыпають ветки на лед и обмолачивають. А мне жаль ломать, я всегда — как теперь.
Она работала споро, с обычным своим прилежанием, успевая сообщать, что готовят из облепихи у них, в Сибири, в Монголии и в иных пределах.
— Приправы али вина тут не сварить. А соку надавлю на все холода и чуток варенья сготовлю.
Андрей шел напротив Кати, сбивал облепиху палкой и думал о том, что жизнь безмерно сложна и умна и нежные ростки ее обладают чудовищной силой, которую почти невозможно убить. Все настоящее, жизнеспособное пробивается на поверхность, пьет влагу и лучи солнца и оставляет после себя потомство в свой срок.
Ему почему-то сделалось грустно, бог знает отчего, стало скучно и зябко.
Работали до вечера. Перед сумерками Россохатский отправился в зимовье за санями, а Катя стала веять ягоду на ветру. К приходу Андрея она управилась с этим и ссыпала все, что собрали, в мешки.
Затем оба сложили груз в скачки и потащили к избе.
Хабара и Дин тоже только вернулись из леса. Артельщик запустил пальцы в мешок и, вытащив горсть ягод, довольно прищурился.
— Помозольтесь еще денек. Пока без вас управимся.
Наутро Андрей и Катя снова пошли к берегу и весь день сбивали и веяли облепиху.
Вечером, когда все поужинали, Гришка распорядился:
— Завтра — с нами, шишкарить станем.
Мефодий проворчал, зевая:
— Ягоды — вода, и только. Чё жилы рвать.