Камень третий. Дымчатый обсидиан

Макарова Ольга Андреевна

Но даже сейчас Кан говорил о том парне как о своем друге и ничего не мог с собой поделать, и за каждый «угол» отчего-то становилось стыдно. С каждой минутой странностей и несостыковок становилось все больше. Они множились, подобно дробящимся каплям ртути, и, казалось, нет им числа.

Флавус случал молча, но мрачнел от минуты к минуте. Лишь про историю с пропавшими торговцами, в которой и сам Кангасск подозревал участие Немаана, расспрашивал очень и очень подробно. Упоминание же об обезумевшем охраннике, единственном оставшемся в живых из всего каравана Виля, словно поставило в этом эпизоде точку: больше Флавус об этом не

расспрашивал и велел вести историю дальше.

Грави, переживавшая за них обоих, занялась завариванием чая по какому-то хитрому рецепту. Похоже, выбрала она его единственно из-за того, что приготовление было долгим и позволяло надолго занять руки и голову, — а значит, отвлечься от тревожной неизвестности.

…Когда-то давно, в эпоху совершенно другого Омниса, Кангасск Дэлэмэр и Флавус Бриан сообща решили загадку тысячелетий, изгнав витряника и сохранив в то же время жизнь донору. Два разума, работающих вместе, — больше, чем просто сумма. Чем дальше заходил разговор, тем яснее Ученик понимал, как самонадеян был, пытаясь решить все в одиночку, и как был прав, обратившись за советом именно к Флавусу: чувство уверенности росло в душе Ученика, подобно упрямому северному первоцвету, не взирающему на снег и холод.

— …Кан, Грави, — обратился к ним Флавус, поднимаясь из-за стола. — Подождите здесь.

— Ты куда? — удивилась Грави, так и застыв с ковшиком горячего чаю в руках.

— Позову Сильвию, — сухо ответил Бриан. — У меня есть объяснение всему этому, но я предпочту сомневаться до конца. За сестрой последнее слово.

Сказав так, он вышел за дверь; вскоре осторожные Охотничьи шаги ивенского командира затихли в коридоре.

Перед Кангасском, находившимся в каком-то тревожном оцепенении, Гравианна поставила кружку чая. Вначале тот лишь равнодушно скользнул по ней взглядом, однако тут же, опомнившись, уставился на странного вида варево с неподдельным интересом; принюхался; недоверчиво попробовал на вкус и многозначительно изрек:

— Это что?

— Файзульский чай, — с гордостью объявила Грави, вздернув острый подбородок. — Его варят с молоком, диадемовым маслом, душистым перцем, пряными земляными орешками и солью. Рецепт племени Хак.

— Больше смахивает на суп! — засмеялся Кан.

— Ну, он и вправду очень сытный, — развела руками Сорока: прежняя жизнерадостность в полной мере вернулась к ней. — Ты пей, пей чай, пока не остыл.

— …Душистый перец, пряные орешки, соль… — осторожно потягивая через край горячий степной чай, говорил Кан голосом отрешенным, тихим. — …это ж надо такое придумать…

— Рада, что тебе нравится, — в словах Грави все-таки угадывалась грусть, как бы она ни храбрилась. Девушка села рядом и положила свою узкую ладошку Кану на плечо; заглянула ему в глаза. — Кангасск… — вздохнула Сорока. — Я знаю, что решил Флавус. И знаю, почему он сомневается. Так или иначе, не ввязывайся в это дело один. Помни, кто ты. Помни, что весь Омнис поднимется по одному твоему слову.

— Зачем мне поднимать Омнис? — с горечью произнес Ученик.

— Затем… — бойко начала было Грави, но оборвала фразу; покачала головой. — Не буду ничего говорить. Послушай Флавуса… и Сильвию.

Глава пятьдесят третья. Бесполезное письмо

Летели листья

С

берёзового драка —

Золото мёртвых.

Зига-Зига, Одинокие Хокку

Обрывки мыслей, тревожащих рассудок, не дающих заснуть… Они похожи на золотой дождь листьев березового драка — вестника бед и осени, — который кто-то небрежно встряхнул за тоненький ствол. Вчерашний разговор просто не укладывался в сознании, оставаясь вихрем, листопадом, чередой вопросов и ответов, бредовым событием, похожим на сон. И в этот сон не хотелось верить.

«Он говорил тебе „вспомни, вспомни“?.. Говорил?» — спрашивала Сильвия.

«Да!» — сколько раз Кан отвечал ей это, на каждый вопрос, попадавший в точку…

«Неудивительно: стиги читают лишь поверхностные слои памяти, потому он просил тебя поднять старые воспоминания из глубин…», «Он вел себя странно?.. Он предугадывал твои мысли?.. Чего он хотел?»

И вправду — чего?..

«Иллюзию, особенно столь подробную, невозможно держать так долго… — покачав головой, сказал Флавус. — Это требует чудовищной концентрации внимания. Ни один человек на такое не способен».

«Но он не врал мне! — эта фраза даже в памяти Кангасска до сих пор звучала отчаянным криком. — Недоговаривал, порой уходил от вопроса — да! Но не врал!»

«Кангасск, — с нажимом произнесла Сильвия. — Ты не мог читать его так, как читаешь людей. Это не человек».

«Это стиг,» — сказал Флавус мрачно, поставив точку.

…Ветер, бросающий золотые листья драка прямо в лицо… Лже-Немаан, трясущий тонкое деревце, пожелтевшее раньше всех…

«Но он не причинил мне зла! Более того, спас мне жизнь!» — вновь и вновь повторял Кангасск, с каждым разом теряя уверенность и произнося слова все тише и тише; под молчаливыми взглядами Флавуса, Гравианны и Сильвии злость и отчаянье Дэлэмэра постепенно гасли, как пламя, которому не хватает воздуха.

«Я не знаю, зачем ему это, — тихо сказал Флавус, когда Кангасск замолчал совсем. — Я даже не уверен на все сто, что я прав… — он помедлил, но все же пояснил: — Никогда, никогда еще стиги не применяли человеческой магии. А из всех, кто занимался проблемой стигов, только Гердон Лориан вообще задумывался, что такое возможно. Если это так, Кан, то есть смысл поднять тревогу на весь Омнис… я не знаю, чем это обернется».

«…Тот парень… — блуждая в воспоминаниях, Ученик вдруг вспомнил об Одижио, выжившем наемнике из каравана Виля. — Потерянный во времени… Его искалечили магией правды. Тогда… если это Немаан, то люди Виля, и сам Виль — все, кого я видел на постоялом дворе… иллюзии? Иллюзии, построенные на памяти того парня? — Кангасск сокрушенно вздохнул и покачал головой. — Я должен был задуматься тогда: ведь постоялый двор выглядел заброшенным; не было каравана — животных, повозок…»