Камень третий. Дымчатый обсидиан

Макарова Ольга Андреевна

— Ты сам должен выбрать… — сказал Ученик Серега, поставив ногу на край соляной пропасти. — Ты можешь вернуться в свой мир сейчас, пройти Провал и присоединиться к другим воинам в битве. Тогда на защите Омниса будет одним мечом больше. Или… — он вновь помедлил. — Ты можешь занять мое место…

— Понимаю… — помрачнел Кангасск. — Ты был заключен здесь слишком долго…

— И был бы вечно, — мягко прервал его Малкон. — Я не выгадываю ничего для себя, мальчик мой. И даже если бы Максимилиан попросил о бессмертии, я бы не дал ему его.

— Да? —

Кан удивленно поднял пересеченную шрамом бровь. В коротенькое слово он вложил, пожалуй, слишком много скепсиса.

— Как миродержец, он мог бы ходить по земле свободно, оставаясь при этом живой Хорой Тенебрис, — продолжал объяснять Малкон. — А я бы упокоился в мире… Но тогда миродержцам, всем троим, пришлось бы остаться здесь навечно. Родители не бросили бы сына, а сын не ушел бы, потому что с его уходом Омнис стал бы мертвым миром, «транзитным», как их называют. Без единого дыхания жизни… Я никогда не покарал бы их так, ни Хельгу, ни Серега, ни Макса. Они должны вернуться туда, где осталось их счастье. Уж кто-кто, а эти трое заслужили счастье…

— И остался я… — подытожил Кангасск.

— Ты, мой мальчик, особенный, — ласково улыбнулся Малкон. — Ты — связующая ниточка между Омнисом, миром Ле'Рок и мной, а я и нарра — неразделимы… были до сей поры… Ты унаследовал гигантскую чашу от своего отца. И связь с ареном — от матери… Я обладаю только первым качеством, Кан. Я не могу стабилизировать магию сам. Потому я заперт здесь, в лабиринтах нарры… Но ты — ты сам живой дымчатый обсидиан, как любой Кулдаганец, и ты будешь свободен. И бессмертен.

— Я понял… — неуверенно произнес Кангасск. — Кажется, понял… Но зачем?..

— Ты никогда не задумывался, отчего люди так ущербны по сравнению с простейшими магическими существами? Отчего они не могут стабилизировать магию? — спросил Малконемершгхан. — И отчего Странники — способны на это?..

— Да, но…

— А у меня было время подумать… — кивнул он. — Это похоже на болезнь, Кан. Она заразна и ей нет лечения… до тех пор… пока магия не начнет течь через людей… Когда я думал об этом, — Малкон сплел дрожащие от волнения пальцы рук, — я думал о счастье для своего мира. Я так радовался, когда родился ты — ключ к тому, чтобы люди смогли обрести то, что изначально их… и, быть может, когда-нибудь смогли исправить то, что я натворил… Но сейчас… сейчас вопрос стоит иначе.

— Хор больше нет. И все боевые маги мира беспомощны… — закончил за него Кан и поспешно заявил: — Я согласен. Что я должен делать?

— Ничего, — печально кивнул Малкон. — Достаточно твоего согласия. И твоей пустой чаши, — он указал рукой в сторону мертвого моря. — Одно но: ты маг, Кан. Это значит, хоровая болезнь затронула тебя еще сильнее, чем твоих Прародителей. Рядом с дымчатым обсидианом твой собственный стабилизатор восстановится, но это займет время.

— Много?

— Не знаю… Но ты не заметишь, как оно пролетит, это время: ты будешь спать.

Кан закусил губу… Время… Сколько? День-два?.. Сколько, когда вся магия мира нужна армии Омниса именно сейчас?..

— Хорошо… — сказал Кангасск.

— Тогда я свободен, мальчик мой, — вздохнул Малконемершгхан

и повторил: — Свободен…

Он сделал шаг над пропастью, словно ее и не было, и обернулся, уже стоя над чудовищной высотой…

— Прости меня, — сказал он искренне. — Прости за то, что мои ошибки ложатся на твои плечи… Почему-то за грехи отцов всегда страдают дети… Так и Макс, пусть и невольно, но исправляет ошибки Серега… Будьте сильными вы оба. И пусть судьба наградит вас…

С этими словами он пропал. Душа, вынесшая больше, чем кто-либо из страдавших за Омнис, поднялась к далекому свету, свободе, покою… оставив позади того, кто еще и не представлял толком, какую ношу взвалил на плечи, а потому был грустен — и не более…

Поначалу ничего не изменилось в иллюзорном мире. Кангасск со вздохом опустился на безжизненную землю и стал смотреть вдаль. Лишь плеск и тусклое мерцание серых волн на дне чаши нарушали здесь всеобщую неподвижность и тишину. Даже высокое небо без солнца было светло и неизменно.

Но потом… Кан испуганно вскочил на ноги, почувствовав, как вздрогнула под ним земля. Спустя какие-то мгновения все вокруг затряслось, как в лихорадке. Пока Кангасск оглядывался по сторонам, тщетно пытаясь найти какое-нибудь укрытие, его взгляд упал на дно моря… бурля и вспениваясь, в него прибывала вода. Зрелище было жуткое, но еще страшнее становилось, если вспомнить, что вода здесь олицетворяет вполне реальную магию…

Она прибывала… На плоском, как стол, берегу некуда было деться, и, смирившись, Кан просто отрешенно смотрел, как наполняется его пустая чаша. Он не мог остановить это и изменить ничего не мог. И остался на месте даже когда вода, и не думая останавливаться, перевалила через край…

…А ведь это магия… когда магия переливается через край чаши, человек умирает… Максимилиан сейчас вспомнил бы седого, почерневшего лицом Пая, просившего перед смертью посадить для него диадемовое деревце… Кангасск Дэлэмэр же просто провалился во тьму, где мгновенно затихли все его мысли и все его страхи…

Глава пятнадцатая. Кулдаган, цветущий и зелёный

Арен, в своих четырех аспектах, которые есть песок, стекло, монолит и не называемый обычно нарра, помнит все, чего касался. В том числе и эту историю, произошедшую почти три тысячи лет назад…

Маленькая Влада училась «слушать арен»; четырехлетняя девчушка с самым сосредоточенным видом водила ладошками по песку и хмурила брови.

Солнце еще только поднималось над горами Кольца; пустыня была холодна и безмятежна. Наблюдали за такой самостоятельной, а потому такой забавной малышкой Ниермин, ее отец, и Лайоней, ее дед, сидя на пороге монолитного дома.

— Ты что-то задумчивый в последнее время, Ниермин, — обратился Лайоней к сыну на языке мира Ле'Рок. — Не хочешь сказать, что тебя тревожит?