Камень. Книга пятая
Шрифт:
— Понял, Виталий Борисович. — кивнул я. — Ну, тогда и я вам расскажу свою историю.
Если в какой другой раз я обязательно спросил бы разрешения Прохора на обсуждение всех этих вещей, как сделал только что Пафнутьев, то сейчас никаких моральных преград я не видел вообще.
— Это, Виталий Борисович, мой царственный дедушка развлекается, учит меня старикан таким вот необычным способом. А дружки ваши, я имею ввиду моего папашку и присутствующего здесь любимого воспитателя, изо всех сил ему помогают. Думаю, с чего все началось, ваши близкие уже с вами поделились, а меня звонок Алексии застал
Изложение дальнейшего внимательно слушал не только Виталий Борисович, но и Прохор — ему я так подробно о своих действиях еще не отчитывался. Когда же речь зашла об Иване-колдуне, Пафнутьева всего перекосило.
— Виталий Борисович, может мне у царственного деда что-нибудь для вас попросить в качестве компенсации? — поинтересовался я у него в конце своего рассказа.
Пафнутьев изменился в лице, замахал руками и вскочил:
— Ты что, ты что, Алексей! Не вздумай вообще в ближайшее время в беседе с Государем упоминать моё имя! От греха! Пусть он немножко остынет и забудет нашу с ним последнюю беседу, иначе он опять меня в Бутырку отправит!
— Не думал я, Виталий Борисович, что вы так деда моего боитесь. — я обозначил улыбку.
— Я, Алексей, не твоего деда боюсь, — он посерьезнел, — а того, что он с моими родственниками может сделать… А то, что он может сделать с ними абсолютно все, ты сегодня и сам убедился.
— Это да. — кивнул я. — Впечатлений полные штаны. Тут мне с вами спорить сложно.
И пообещал себе, что в любом случае попрошу… нет, потребую у царственного деда что-нибудь в виде компенсации морального вреда для всего семейства Пафнутьевых. И ничего дед с ними не сделает. Повернулся к воспитателю:
— Прохор, а ты не в курсе планов Виталия Борисовича на ближайшие дни? Тебя ведь явно дедуля с папашей на этот счет проинструктировали?..
— В курсе. — с невозмутимым видом кивнул он. — Сегодня Виталий Борисович может переночевать здесь, а завтра, прямо с утра, он должен явиться пред светлые очи Императора.
— Понятно. Ладно, отдыхайте, Виталий Борисович, приходите в себя, а я пойду к себе.
— Постой, Лешка. — остановил меня воспитатель. — Ты мне вот что скажи… Твоя обида на Государя понятна, как и на отца, а почему ты на меня не обижаешься, ведь я тоже как бы во всем этом поучаствовал? — он улыбался.
— Ты моя семья, Прохор. Сам подумай, как мне на тебя обижаться?
После ухода Алексея, Белобородов остался с другом.
— А не перегибает Государь с… воспитанием внука? — бросил в пространство Пафнутьев. — Это мы с тобой в Училище в свои семнадцать лет желторотыми юнцами попали, а ты Алексея чуть ли не с рождения в черном теле держал…
Белобородов нахмурился:
— Будем считать, что я этого не слышал, Борисыч… Главе Рода всяко виднее. Или ты опять в Бутырку захотел?
Пафнутьев же обозначил улыбку:
— Очень тебе хочется ответить расхожей фразой, мол, тюрьма меня не сломает, но не буду. Ты мне лучше другое расскажи, как прошла твоя интимная беседа с Ванюшей? Она ведь состоялась?
— Состоялась, Борисыч. А прошла она весьма продуктивно. — ухмыльнулся Белобородов. — Один раз я даже в ауте
Дальше Прохор в двух словах рассказал и про подвиги Ванюши на криминальном поприще, и на личном фронте, с упоминанием двух малолетних сыновей с именами Виталий и Прохор, и про то, что Император с Цесаревичем, никого не ставя в известность, договорились с колдуном тренировать Алексея, и о «начале» этих тренировок.
— Короче, Борисыч, сходишь завтра на высочайший прием, получишь очередной пистон, а потом поедешь к себе и спокойно ознакомишься с показаниями Ванюши. Думаю, Николаич тебе их уже приготовил.
— Когда Ивана собираетесь ближе знакомить с Алексеем? — спросил Пафнутьев.
— Когда тот полную проверку пройдет. — пожал плечами Белобородов. — Сам понимаешь, до этого момента мы его к Алексею подпустить не имеем права.
— Понимаю. И, Петрович, почему ты старательно обходишь тему Алексии? — прищурился Пафнутьев. — И не говори мне, что Иван эту тему не поднимал, все равно не поверю.
— Да, обхожу, да, поднимал. — нахмурился Белобородов. — Иван действительно пытался меня расспрашивать про Алексию. И про ваши взаимоотношения, и ее взаимоотношения с Алексеем тоже. Но я, понимая всю неоднозначность ситуации, ему ничего не сказал, а заявил прямо — на эту тему разговаривать с тобой и самой Леськой.
Пафнутьев заскрежетал зубами и опустил голову.
— Борисыч, да не переживай ты так! — сочувственно протянул Белобородов. — Самое главное в этой ситуации то, что Иван никогда для своей дочери плохого не желал, даже наоборот, и все эти годы делал так, чтобы ты её нормально воспитывал. Что ему мешало в любой момент с ней связаться? Да хоть просто на улице подойти, и сказать: здравствуй, Лесенька, я твой настоящий папка Ваня! Скажешь не так?
— Так… — Пафнутьев продолжал сидеть с опущенной головой.
— И я про тоже… — продолжил Белобородов. — Фактически, девчонка спокойно выросла в хорошей полной семье с братом и сестрами, получила отличное образование и занимается любимым делом. Чего ещё отцу желать? И смирись уже с тем, что рано или поздно Алексия узнает про своего родного отца. А уж там… — Прохор развёл руками. — Как сложится. А ты для нее как был отцом, так им и останешься. Как матерью останется твоя Лизка.
— Да понимаю я всё! — вскочил Пафнутьев. — И знал, что это когда-нибудь произойдёт, но старался об этом не думать! А тут этот еб@ный колдун выскакивает, как из пuzды на лыжах! — он сжал кулаки. — Ты же понимаешь, Петрович, что я всегда хотела Леське другой судьбы, а не работы в Тайной канцелярии! Я что, не имею на это права? Мало я раз на службе чуть ли не сдыхал во славу Рода Романовых и Империи в целом? Я своих других детей в Канцелярию отдал, а Леська там в качестве колдуньи долго не протянет. Ты статистику смертей колдунов по итогам войны не хуже меня знаешь, и твоя Иринка тому прямое подтверждение! — Пафнутьев осекся. — Прохор, прости… — он сел обратно.