Камень
Шрифт:
Рябинин тревожно всмотрелся в её лицо — оно ответило тревожной готовностью подтвердить его подозрение.
— Уголовное?
— Да, — выдохнула она и коснулась рукой лба, отгоняя это уголовное от своей головы.
— Что вас интересует? — тихо спросил он.
— Сергей Георгиевич, да вы испугались?
— Это почему же?
— Вдруг он убил или банк ограбил?..
— Мне-то чего пугаться…
— Неправда. А меня учили быть правдивой.
— Я не испугался, а удивился.
— Да мне только узнать кое-что из ваших
— Каких?
— А почему вы удивились?
Он хотел ответить, что она пришла хлопотать за того самого мужа, которого только что называла эгоистом и подлецом, которого она не любит, который ночует у супербабы…
Но не ответил, потому что в кабинете что-то произошло.
— Опять меня с мамой сравнили?
И Рябинин вновь не ответил. Она рассеянным взором окинула следователя и задержалась на его глазах — они смотрели вниз, и взгляд Жанны как бы скатился по его взгляду на стол…
Там лежал кристалл. Он светился неожиданным, мистическим светом, излучая красноватый, почти кровавый блеск. Они молча смотрели на камень и ничего не понимали…
Рябинин обернулся. Торопливое солнце, так и не поднявшись в зенит, видимо, осело на горизонт. Его плоский свет зажёг рубином стекла домов на той стороне проспекта. Один случайный и отражённый лучик достал топаз.
Кристалл лежал посреди стола, розовея и затухая…
Ночь, в которую Рябинин затеял разговор о настоящих мужчинах, он почти не спал. Слова Маши про борьбу легли ему на душу с неожиданной силой, как прикипели. Ждал ли он этих слов давно, любовь ли их накалила своим заревом…
Утро обдало сладкой и щемящей надеждой, которая в молодости приходит внезапно и без причины. Может быть, её породили ночные мысли. Или утро породило, ясное и безупречное, как первый день мира…
Солнечный свет лился горизонтально, в глаза. Синий хребет Сихотэ-Алиня лежал на краю земли прикорнувшим зверем. Высокие перистые облака, как отпечаток гигантского трилобита, разрисовали бледное небо. А из реки выходила солнечная женщина с распущенными волосами, капли воды блестели на плечах счастливыми янтариками. Рябинин глянул на несвободную грудь, стянутую купальником, на нежнейшую выпуклость живота, на бёдра, отлитые природой крепко и нежно, и опустил взгляд на воду — он искал пену, ту самую, из которой рождались всякие Киприды и Афродиты.
— Серёжа, купайся!
Он подошёл, мужественно скрипя галькой.
— Я не буду геологом.
— Вот как?
— Я пойду на юридический.
— Почему же? — буднично спросила она, поблёскивая счастливыми янтариками, окропившими её тело и лицо.
— Юрист борется за истину.
И он пошёл, мужественно поскрипывая галькой, и пополз по этой гальке, начав обычный утренний осмотр косы при свете солнца. Он искал алмаз, но уже с неохотой, необязательно, потому что этот драгоценный камень заслонила иная цель. И как часто бывает, желание исполняется тогда, когда оно прошло…
Под кустом
Из кварцевого песка торчал полузаметённый кристалл. Сразу ослабевшей рукой он выдернул его и положил на ладонь.
Кристалл был чист и прозрачен — ни песчинки к нему не пристало. Казалось, что он вобрал в себя прохладу ночи и свет утра, да вот ещё слабенькую желтизну воды — или это река в нём отражалась? Крупный, тут уже не караты, тут уже граммы…
Задохнувшийся Рябинин бежал к Маше с протянутой рукой — она даже ойкнула, опасаясь какого-нибудь сверчка или ужонка. Но тут же глаза её блеснули не хуже кристалла.
— О-о!
— Я обещал…
Она взяла камень нежно, как птенца. Он лежал на ладони, пожелтев ещё заметнее — от её загара, от янтарных непросохших капель, от карих глаз… Маша, перевидевшая разных кристаллов, смотрела на него с беззвучным восторгом.
— Сколько каратов? — спросил он.
— Много.
— Чистой воды?
— Не совсем чистой…
— Но алмаз?
— Нет, Серёжа.
— Неужели кварц?
— Топаз, полудрагоценный камень. Откуда он тут?..
Радость отпустила Рябинина.
— Огорчился?
— Не драгоценный, а полу-…
— Ты, Серёжа, как тот португальский офицер…
— Какой офицер?
— Жил в середине прошлого века и нашёл алмаз в семьсот каратов. Стал богатейшим человеком. Им даже полиция заинтересовалась: не украл ли? Но комиссия определила, что это топаз. Офицер не поверил и убил всю свою жизнь, доказывая, что владеет алмазом. Кончил он плохо.
— Я плохо не кончу, — буркнул Рябинин.
— Какая красота! — она гладила прохладные грани. — Память о первой твоей экспедиции.
— Топаз не мой.
— А чей же?
— Твой.
— Как мой?
— Я дарю, я обещал.
— Нет, такой дорогой подарок не приму.
— Тогда я швырну его в воду.
Маша поверила голосу и лицу — швырнёт. Она взглянула через кристалл на солнце, рукой отвела ото лба ведомые только ей мысли, привстала на заскрипевшем песке и поцеловала Рябинина — не в щёку и не в губы, а куда-то в краешек губ.
Рябинин омертвело смотрел в потухший кристалл, стараясь оторваться от прошлого и вернуться в этот кабинет. Оторваться… Можно ли, нужно ли?.. Да и не оторвался ли он давно и наглухо? Оторваться — значит, потерять. Хочешь быть свободным — носи дешёвые костюмы. Нет, хочешь быть свободным — потеряй память.