Камень
Шрифт:
Или мог бы придумать ей версию, которых знал сотни. Скажем, завтра является Жанна в милицию, приносит кольцо и рассказывает, как обнаружила его в рукавичке. Или в зимнем сапоге... Попробуй докажи, что кольцо туда не завалилось...
Но Рябинин знал, что не снимет трубку и не придумает ей версию.
– Неужели вам меня не жалко? - спросила она так отдаленно, что ее слова показались эхом.
– Мне маму твою жалко, - вырвалось у него.
Но Жанна этих слов вроде бы не заметила.
– Пусть я ошибаюсь... Но разве у вас не было заблуждений юности?
Рябинин чуть не улыбнулся - им, далеким заблуждениям юности. Да и есть ли они, эти заблуждения?
– Мои заблуждения были иными.
– Что же мне делать... - сказала она, уже не слушая его.
– Идти с кольцом в милицию и все рассказать.
Рябинин тихо и виновато сел за стол. И чтобы не видеть ни ее, ни своего кабинета, он снял очки и стал их протирать сильно, будто полировал платком вогнутые стекла. Прошла минута, другая, а Рябинин все тер и тер - стекла бы потоньшали, будь его платок абразивным. Когда чистейшие очки он надел и глянул через стол, то увидел надменную, почти незнакомую женщину: глаза прищурены и пусты, арочки бровей вскинуты изломом, губы улыбаются сжато...
– Сергей Георгиевич, плохой вы следователь...
– Возможно, - покладисто согласился он.
– Одну мелочь не заметили...
Рябинин только вздохнул - за свои следственные годы много он не заметил мелочей и не мелочей.
– Откуда я могла знать об изъяне, о сколе, когда брала бриллиант?
– Потом глянула.
– Что ж, я с собой лупу ношу?
– Могла дома рассмотреть.
– Нет, Сергей Георгиевич.
– А что же?
– Бриллиант мой.
Он усмехнулся, догадавшись: ее последняя ложь, спасительная ложь. Жанна хотела остаться в его глазах честной и уйти из этого кабинета так же гордо, как и вошла. Он подавил глупую усмешку, решив ей помочь:
– А я догадался, что ты меня весь день разыгрываешь.
Она протянула ему руку и показала на пальце след от кольца.
– Ага, - согласился Рябинин, с далекой опаской, что цепь ее неправды еще не кончилась.
– Я говорила вам про свадьбу... Помните, как Георгий выпил шампанское, а на дне лежали ключи от квартиры? На дне моего бокала оказалось кольцо с бриллиантом.
– Какое кольцо? - спросил он, догадываясь.
Она кивнула на стол, где лежали топаз и бриллиант. Рябинин смотрел на камни, на их разный блеск, и мысль его ушла на далекий круг - на круг парадоксальности. Польза, любопытство, любовь - это лишь главный круг, но под ним много иных кругов, как планет под солнцем. И может быть, мало знать только Главный круг, ибо мир состоит из кругов больших и малых.
– А Лалаян... - начал Рябинин.
– Да, это его супериха.
– Она тебя не знает?
– Никогда не видела.
– А как же попало к ней твое кольцо?
– Георгий понес бриллиант к ювелиру показать сколик... Как он скажется на цене. И потерял. А я поверила, как последняя дура.
– Ну, а дальше?
– Подкараулила эту Лалаян и хотела ей кое-что высказать. Попросила подвезти до площади, села к ней в машину. И вдруг на ее пальце мой камень блеснул. Верите, от злости, от обиды у меня кровь свернулась. А дальше вы знаете...
– Выходит, украла собственное кольцо?
Жанна кивнула с прорвавшейся радостью.
– Почему же сразу не сказала?
– Стыдно...
– А почему в милиции не призналась?
– Стыдно...
Они молчали - тихий ангел пролетел по кабинету.
Плохой он следователь... Качества следователя проверяются преступником, но последнего не оказалось.
Рябинину всегда казалось, что как бы он ни общался с человеком, тот всегда бывал от него в некотором отдалении. Где-то в глубине чужого сознания лежала самая суть, к которой Рябинин пробивался, бессильно барахтаясь на какой-то поверхности. Он разгребал метры-килограммы-рубли, отталкивал повседневность и отпихивал злободневность, гребя все туда, к сути - может быть, к душе. Иногда нарочно выпивал с теми людьми, в которых билась эта суть-душа; становился к ней так близок, что, казалось, видел свет ее... Но то бывал лишь отблеск. И Рябинина все чаще дергала непринимаемая мысль - а может ли человек пробиться к человеку? Не слишком ли мы закрыты друг от друга грудной клеткой, черепом, интеллектом, социальностью?
А Жанна весь день была закрыта и ложью.
– Сергей Георгиевич, как жить с таким мужем?
– Не живите.
– Рядом существо в облике человека. Ходит, что-то делает, обменивается функциональными словами... Но с ним даже не поговорить. И тогда становится страшно. Кто это рядом со мной?
– Не живите, - повторил он.
– Можно... я приду к вам... потом?
– Я буду ждать тебя.
Рябинин встал и начал суетливо запихивать бумаги в сейф. Она смотрела на него, догадавшись, что он уходит, и ни о чем не решаясь спросить.
– Идем, Жанна.
– Куда?
– В милицию, к инспектору Петельникову.
– Не знаю, как мне теперь...
– Я знаю, - оборвал он, захлопывая сейф.
– Сергей Георгиевич, - сказала она так невнятно и вроде бы издалека, что Рябинин опять сел. - Возьмите топаз себе. Для вас это не просто камень...
Для него в этом камне застыло время, как мошка в тысячелетнем янтаре. Маша Багрянцева ушла, но то время остановилось и теперь мерцало оттуда, с берегов быстроструйной реки. Кто сказал, что время неостановимо...
– Спасибо, Жанна.
Она вздохнула откровенно, стряхивая этот день с покатых плеч. И вдруг тем незабвенным движением вскинула руку ко лбу и подалась к Рябинину с ясным и милым лицом:
– Сергей Георгиевич, расскажите про маму...
Было так...
Маша и Степан Степаныч уперлись в протоку. Узкая, но зажатая низкими скалами, она впадала в реку с бешеным рвением. Перекинутое через протоку бревно слезилось от мелких брызг. Степан Степаныч шел первым. Привыкший прочно ступать прочными сапогами по прочной земле, он съехал с мокрого бревна в воду мягко, точно был намазан жиром. Шедшая сзади Маша успела схватить его за неизменный ватник, и влекомая кряжистым телом, оказалась в воде. Степан Степаныч вцепился своими лапистыми руками в бревно и выполз. Тонкие Машины руки лишь скользнули по мокрой древесине - их силы недостало противостоять ошалелым потокам. Ее оторвало от бревна и понесло к пенному водовороту. Степан Степаныч видел Машину голову несколько секунд...
Ее искали сами геологи, искала специальная экспедиция, искали катера и аквалангисты... И не нашли. Ее взяла золотисто-просветленная река, в которой она так любила купаться; взяли таежные сопки и распадки, где она нашла женьшень; взял синий и далекий Сихотэ-Алинь, на который она любила смотреть в свои бессонные утра... Взяли у людей, у мужа, у ребенка, у Рябинина.
Он не верил...
Какая-то неудачная шутка природы. Вот-вот там, за лесом, за синими изломами Сихотэ-Алиня раздастся вселенский хохот - и Маша выйдет из реки, улыбаясь и отжимая волосы...