Камень
Шрифт:
– Не всегда...
– Я ненавижу этот камень, - хотел он крикнуть, но лишь выдохнул слова жарким шепотом.
– Сережа, он мой муж.
– Как муж?
– Об этом никто не знает, кроме начальника партии.
– Зачем муж? То есть, почему муж?
– Дочке уже три года...
Вот теперь Рябинин испугался; теперь он понял, почему она правду выдавливала мучительными порциями. Ее подозревают в краже четырехтысячного бриллианта...
Кабинет заволок ранний зимний сумрак. В нем ее лицо белело мучнисто и ждуще. Рябинину надо было что-то
Топаз изменился - сейчас бы Рябинин не признал его за тот, за свой. В нем потухло робкое мерцанье, которое, может быть, хранило свет звездных глубин вселенной. Добавилось желтизны, словно предполагаемый далекий лимон недопустимо придвинулся. Грани заблестели весело, опереточно... И Рябинин догадался, что он впервые видит свой топаз при электрическом освещении. А вдруг признание Жанны исказило его кристаллическую решетку?
– Сергей Георгиевич, вы молчите? - тревожно спросила она.
– Мне вновь нужно спрашивать?
– Вы сами сказали, что доказательств нет...
– Если нет, то их будут искать.
– Но их же нет.
– Жанна, доказательств может не быть только в одном случае.
– В каком?
– Если не было преступления.
– Вы мне не верите?
– В чем? - зачем-то прикинулся он непонятливым.
Что я не брала этого бриллианта...
– Я должен верить.
Заметила ли Жанна, что он не ответил на ее вопрос, не сказал "я верю"? Заметила. В свете матового абажура ее лицо побелело еще больше - Рябинину казалось, что эта белизна перешла на волосы и они примучнились равномерной сединой.
– Начнем все с нуля, - устало сказал он. - Рассказывайте...
Жанна скованно шевельнулась, будто предстояла непривычная ей физическая работа:
– Я шла по улице... Из легкового автомобиля меня окликнула женщина. Не знала, как попасть к центральной сберкассе. Мне было по пути... Я и подсела. У сберкассы вышла. Вот и все. А у женщины пропал перстень, лежал в сумочке на заднем сиденье...
Испуг отпустил Рябинина - бриллианты так не хранят. Он мог куда-нибудь закатиться, мог выпасть из машины на колдобине, мог попасть в руки любого случайного попутчика, мог быть потерян еще дома... Совет он дал правильный "после этого" не значит "вследствие этого". Какая-то пустячная история, не стоившая внимания.
– Подробнее, Жанна.
– Опять подробнее...
Это "опять" резануло по его успокоенности - ведь опять она отделалась почти десятисловным каркасом, как в придуманной истории с мужем.
– Женщина средних лет, в шубке из каракуля, симпатичная...
– Сколько времени вы ехали?
– Минут двадцать...
– О чем говорили?
– О пустяках. О рынке, об универмаге...
О пустяках. Он тоже спрашивал о пустяках, когда был главный вопрос, который давно бы стоило задать:
– Жанна, а кто вас подозревает?
– Как кто? Эта женщина.
– И все?
– А кому ж еще подозревать?
– Ну и как она
– Я уже прошла квартала два... Вдруг догоняет, да еще с сигналом, как с сиреной. И понесла, и понесла...
– А милиция?
– Был какой-то паренек...
– Из милиции?
– Я не спросила.
– Что делал этот паренек?
– Записал ее глупости, потом мои слова... Попросил разрешения глянуть в мои карманы и в сумочку. Разумеется, ничего не нашел. Ну, и чао.
– Почему же вы переживаете?
– Эта дура звонит мне и требует вернуть бриллиант.
– Как она узнала телефон?
– Я же говорила молодому человеку свой адрес...
– Вас никуда не вызывали?
– Пока нет, - медленно проговорила она, словно сомневаясь в этом.
Рябинин неимоверно устал, как будто весь день шел по ровному болоту, и зыбкий дерн дрожал под ногами до самого горизонта; устал не оттого, что шел, а от нудной одинаковости и отсутствия хоть чего-то твердого, надежного камня, палки, земляного бугра... Он вздохнул и придвинул к себе телефон. И пока набирал номер, Жанна тревожно спрашивала глазами, губами, щеками - куда он звонит?
– Здравствуй, Вадим. Ты один?
– Привет, Сергей. Ну, не один, но говорить могу.
– Я скоренько... Не поступало ли каких заявлений о бриллиантах?
– У меня на столе лежит материал о краже бриллианта у гражданки Лалаян.
– Глухой?
– Нет, стянула одна модерновая инженерша-криогенщица.
Рябинин молчал, не спуская глаз с ее ушей, которые, как ему казалось, подрагивали от желания услышать инспектора с того конца провода; эти нежно дрожащие мочки с прилипшими к ним серьгами-жемчужинками загипнотизировали его, словно теперь все дело было в них.
– Где ты? - окликнул инспектор.
– Вадим, а доказательства есть?
– Инженерша кражу отрицает, бриллианта у нее не нашли. Но вот что говорит Лалаян... Села эта девица в машину и таким хищным оком глянула на палец потерпевшей, что та почему-то испугалась, сняла кольцо и спрятала в сумку. А когда попутчицу высадила и полезла в сумку, то кольца не было.
– Что будешь делать с материалом?
– Возбудим уголовное дело и передадим в следственный отдел. А что случилось?
– Потом расскажу. Спасибо.
Рябинин положил трубку.
– Теперь вы знаете все, - негромко сказала она.
– А все ли знаешь ты? Теперь ведь ты подследственная...
– Знаю, что я не воровка.
– Жанна, - просительно заговорил Рябинин, - чтобы моя совесть была спокойна... Чтобы я смог что-то сделать... Я должен быть уверен в одном...
– В чем?
Рябинин подался вперед, к ее лицу, чтобы не упустить на нем и тени; голос его перепал с просительного на требовательный и с тихого на громкий, став каким-то каленым до звонкости; взгляд въелся в ее зрачки, стараясь через них, через глаза влить свой вопрос в сознание ее, в подсознание, - от усилий и от странного страха по спине Рябинина побежали колкие и зябкие мурашки.