Каменка

Мишель постилъ Каменку впервые, осенью въ 1821 году, посл своего нежданнаго перевода въ южную армію, въ полтавскій полкъ, изъ распущеннаго, за неповиновеніе, семеновскаго гвардейскаго полка.

Никогда потомъ, въ немногіе годы молодой и бурной, рано погибшей жизни, Мишель не могъ забыть ни своего зазда въ этотъ красивый уголокъ кіевской Украйны, ни его радушныхъ обитателей.

Это было въ конц ноября.

Его однополчанинъ по гвардіи и теперь ротный командиръ, по полтавскому полку, Сергй Ивановичъ Муравьевъ-Апостолъ собирался тогда въ свое родовое, миргородское помстье, село Хомутецъ.

— Хочешь, Миша, — сказалъ онъ ему: я по пути заду на именины въ Каменку…. тамъ, въ

екатерининъ день, весело, — барышни, танцы…. а главное, увидишь общество замчательныхъ, истинно умныхъ русскихъ людей.

Ротный любилъ Мишеля, покровительствовалъ ему и былъ радъ доставить ему развлеченіе. Они похали.

Дорога въ этой части чигиринскаго узда шла извилистыми, лсистыми холмами. Погода была мглистая, съ небольшимъ морозомъ. Дубовыя, липовыя и грабовыя рощи, захваченныя раннимъ снгомъ, еще не потерявъ всхъ листьевъ, стояли то темными, то багрово-золотистыми островами, среди опустлыхъ, блыхъ полянъ. Рдкіе сёла и хуторы, съ историческими именами, Субботово, Смла, Мотронинъ и Лебединскій монастыри, напоминали гетманщину и недавніе, послдніе дни Запорожья.

Верстахъ въ сорока отъ Чигирина, извилистый проселокъ сталъ круто спускаться въ долину. Подъ пригоркомъ, переская Каменку на дв части, текла еще незамёрзшая рка Тясминъ. Сквозь морозную мглу блеснули маковки двухъ церквей, обозначились новые, вдаль уходящіе холмы и обширное, въ нсколько сотъ дворовъ, населенное малороссами и евреями, мстечко. На возвышенномъ взгорь сталъ виднъ большой, двухъ-этажный, помщичій домъ, съ пристройками, — за нимъ старый садъ, красивыми уступами спускавшійся къ рк, Барскій дворъ былъ уставленъ возками, санями. Кучера водили упаренныхъ лошадей. Прислуга суетилась между домомъ и дворовыми постройками.

— А знаешь-ли, кого еще мы можемъ здсь встртить? — сказалъ спутникъ Мишелю, при спуск въ улицу, называя ему обычныхъ каменскихъ гостей: сюда, эти дни, ждали гостя изъ Кишинева…. онъ уже навщалъ Каменку минувшею весной…

— Кто такой?

— Пушкинъ….

— Можетъ-ли быть?

— Увидишь.

Любопытство Мишеля было сильно возбуждено, и онъ не помнилъ, какъ въхалъ въ ворота и какъ ступилъ на крыльцо.

Восемнадцатилтній, темнорусый, голубоглазый и средняго роста юноша, Мишель въ это время съ виду былъ еще почти ребенокъ. Сильно впечатлительный, добраго и нжнаго сердца, онъ, подъ надзоромъ страстно его любившей матери, сперва воспитывался въ Москв, потомъ въ Петербург, въ пансіон какого-то парижскаго эмигранта — аббата. Образованіе ему было дано въ дух того времени, чисто французское, такъ что, до поступленія въ гвардію, онъ даже съ трудомъ говорилъ по-русски.

Опредлясь въ полкъ, изящный, чувствительный и нжный воинъ не могъ равнодушно видть мученій мухи, комара. Полковая учебная стрльба бросала его въ краску и приводила въ дрожь. Затянутый въ узкій, офицерскій мундиръ, съ высокимъ, жесткимъ воротникомъ и острыми, длинными фалдочками, онъ, когда былъ веселъ, своимъ звонкимъ, задорнымъ смхомъ и рзвостью, а когда скучалъ, — томностью робкихъ, разсянныхъ глазъ, красиво-вьющимися кудрями и вздохами, напоминалъ скоре дикую, несложившуюся двочку, чмъ сына Марса. Не желая, впрочемъ, отстать отъ товарищей, онъ любилъ себя показать лихачемъ, гарцовалъ по Невскому на красивомъ скакун, участвовалъ въ дружескихъ попойкахъ, въ карточной игр и прочихъ холостыхъ кутежахъ. Но его любимымъ занятіемъ было чтеніе.

Западные и преимущественно французскіе историки, философы, романисты, поэты и экономисты были Мишелемъ съ жадностью прочитаны въ богатыхъ библіотекахъ его московской и петербургской родни. Съ книгой Беккарія о преступленіяхъ и наказаніяхъ, съ разсужденіемъ о законахъ Монтескье, съ Вольтеромъ и Дидеро онъ ознакомился съ такимъ же наслажденіемъ, какъ и съ Плутархомъ, Гельвеціемъ, Кондильякомъ, Гольбахомъ, Вателемъ и Руссо. Изъ русскихъ писателей онъ увлекался фантастическими балладами Жуковскаго

и плакалъ надъ Лизой Карамзина. Но его идеаломъ былъ Пушкинъ…. Мишель зналъ наизусть почти вс его стихи, въ томъ числ его неизданныя, смлыя и пламенныя сатиры, ходившія въ то время въ безчисленныхъ спискахъ и читавшіяся на расхватъ: Лицинію, Деревня, Кинжалъ, Чаадаеву, на Аракчеева, Голицына и другія.

И вдругъ, этотъ Пушкинъ, этотъ идолъ молодежи, полубогъ, могъ быть дйствительно здсь же, въ Каменк. Не шутитъ-ли товарищъ? не издвается-ли безъ жалости надъ юнымъ поклонникомъ любимца парнасскихъ боговъ?

– -

Виновница имениннаго създа, еще сохранившая слды былой, замчательной красоты, величественная и любезная семидесятилтняя старушка, Екатерина Николаевна Давыдова была урожденная графиня Самойлова, сестра извстнаго канцлера и племянница свтлйшаго князя Потемкина. Отъ перваго брака у нея былъ сынъ, — извстный защитникъ Смоленска и герой Бородина и высотъ Парижа, генералъ Николай Раевскій, два сына котораго, ея внуки, были друзьями Пушкина. Ея сыновья отъ втораго мужа, Давыдова, старшій Александръ и младшій Василій Львовичи, жили съ матерью. Высокій, тучный, свтлорусый и величавый, отъ природы неподвижный, лнивый и всегда полудремлющій Александръ Львовичъ, какъ и его мать, весьма схожій съ ддомъ Потемкинымъ, былъ женатъ на красавиц-француженк, графин Граммонъ. Василій Львовичъ, совершенная противоположность брату Александру, впослдствіи женатый на миловидной и доброй, дальней родственниц, Александр Ивановн, былъ съ виду въ покойнаго своего отца, — роста ниже средняго, съ курчавыми, темными волосами, веселый, со всми общительный, говорливый и живой.

Оба брата воспитывались въ Петербургскомъ пансіон аббата Николь, служили, какъ вс тогда, въ военной служб, одинъ въ кавалергардахъ, другой адьютантомъ князя Багратіона — въ гусарахъ, отличились въ двнадцатомъ году и теперь находились въ отставк, старшій генераломъ, младшій полковникомъ. Александръ Львовичъ съ семьей жилъ въ нижней, лвой части каменскаго дома, Василій — въ особой пристройк, въ правой. Средину нижняго этажа, съ своими домочадцами, занимала старушка мать. Она вставала рано, обходила въ пристройкахъ разныя рукодлья, кружевницъ, коверщицъ и швей, навщали оранжереи, цвтники и свряла свой брегетъ по солнечнымъ часамъ, устроеннымъ на садовой полян, передъ домомъ. Вс обдали, пили чай и ужинали внизу у старушки, бесдуя въ общей, огромной, увшанной фамильными портретами, нижней гостинной. Верхній этажъ и одинъ изъ флигелей служили для прізда гостей.

Къ Каменк принадлежали семнадцать тысячъ десятинъ земли, унаслдованной ея владлицей, благодаря дяд, свтлйшему Потемкину, то есть чуть не половина Чигиринскаго узда, и Екатерина Николаевна заране ршала почти вс уздные выборы, говоря одному — ты, батюшка, будешь предводителемъ, другому — теб быть исправникомъ, или судьей.

Въ семейные праздники въ Каменку съзжались, кром другихъ сосдей, Лопухиныхъ, Орловыхъ, родные хозяевъ, изъ Кіева Александръ и Николай Раевскіе, Поджіо и др. А теперь здсь былъ и недавно женатый на сестр Раевскихъ, служившій въ Кишинев, генералъ Михаилъ Ордовъ, съ своимъ адьютантомъ, Охотниковымъ, генералъ князь Сергй Григорьевичъ Волконскій и московскій гость, также бывшій семеновецъ, капитанъ Иванъ Дмитріевичъ Якушкинъ.

Мишель съ товарищемъ подъхали къ началу молебна. Вс гости были въ сбор, отслушали исполненное пвчими многолтіе, поздравили именинницу и, въ ожиданіи пирога, размстались вкругъ хозяйки въ гостинной и частью въ зал. Слуги разносили чай. Степенный и важный дворецкій, Левъ Самойлычъ, съ порога поглядывалъ, все-ли въ порядк въ зал и въ столовой.

Прерванный молебномъ, разговоръ оживленно продолжался. Мишель разсянно прислушивался къ толкамъ лицъ, которымъ передъ тмъ былъ представленъ. Съ нимъ заговорилъ младшій Раевскій. Но онъ и его едва слушалъ, оглядываясь и ища кого-то счастливыми, смущенными глазами.