Каменный фундамент
Шрифт:
В одном месте дорогу пересекла грязная лужа, намытая дождем. Теперь она подсохла, но по краям ее заметны были отпечатки подошв грубых солдатских сапог, босых ног — мужчины и женщины — и следы раздвоенных копыт коровы. Алексей прошел еще немного и остановился, глядя на небольшую полянку, обрызганную последними лучами заходящего солнца. Он понял, что к Васильку родители больше никогда не вернутся.
Закат охватил половину неба. Вверху он чуть золотился, сливаясь с легкой рябью высоких перистых облаков, а внизу, у земли, сочился свежей кровью. Алексей снял пилотку, минуту постоял, нахмурившись, и повернул к домику.
Быстро сгущались сумерки. Где-то у порога несмело
— Спать здесь нельзя, — сурово сказал сам себе Алексей и встал. — Уходить надо. Набредут еще какие-нибудь шалые немцы, и попадешь, как косач в садок на приманку.
Он внимательно осмотрел повязку на ноге. Рана, обмытая и перевязанная, болела меньше, но нога ниже колена затекла и стала непослушной.
— Не в этом сила, — потер подбородок Алексей, — нога разомнется. А вот с ним чего делать? Здесь оставить — погиб. Взять с собой? Куда я с ним? Добро бы шел я домой, а то попетляй-ка с ним по лесу! Зайти разве после? Проживет один, на худой конец, дня два-то…
Но тут ему представилось, как утром Васек проснется, позовет пану — и никто ему не откликнется, и заплачет горько, бедняжка… Алексею стало не по себе. Со смешанным чувством досады и жалости смотрел он на спящего ребенка. Плотно сжатые реснички виднелись и в полутьме, вихрастые волосенки топорщились над подушкой. Васек зашевелился, потянулся, перевернулся на спину.
— Нет. Пойдем-ка мы отсюда, милый, вместе. Дом твой теперь не здесь.
Алексей поднял Василька на руки, прижал к груди и вышел на крыльцо.
Несмотря на усталость, Алексей в эту ночь спал тревожно. Ему все время снилась погоня, мерещились грузные шаги, треск ломающихся сучьев… Он приподнимался на локте и вслушивался в лесные шорохи.
Нет, все спокойно. Где-то далеко гукает филин, а в этой валежине, к которой он привалился спиной, скрипят и ворочаются жуки-короеды…
Ночь миновала, и они пошли. Над лесом поднимался побелевший ущербный диск луны. Трава серебрилась нежной утренней росой. Под ногами, слабо потрескивая, разрывались цепкие усики дикого горошка. Алексей усадил Василька себе на плечи, и мальчонка сидел, побалтывая босыми ножками. Ноша была тяжела, но нести ее было приятно.
Лес был бесконечен. Темная, сочная зелень дубов и кленов. Черные стволы рябины. Реже, в космах серого мха, ели. И равнина, равнина… Алексей привык ходить по горам и распадкам, вдоль ручьев, пересекать болота. Это было как азбука для слепых, где умеющий ее читать различает буквы на ощупь. А здесь, в лесах Белоруссии, Алексей шел неуверенно, все время сомневаясь, верно ли держит направление. Он шел и шел, оставляя позади поляну за поляной, километр за километром, и ему казалось: все, что с ним произошло, приснилось ему. И страшная яма, и холодная, ветреная ночь, когда он пробирался через немецкие линии, и задание, которое дал ему полковник… Нет и не может быть здесь, в этом лесу, никакого самолета. И вообще ничего, что имело бы к войне какое-то отношение: слишком мирно и радостно выглядело все кругом, слишком ласково грело солнце, слишком нежно благоухали цветы. Но он упрямо шел и шел вперед и, когда надо было, поворачивал и шагал обратно… И опять поворот, и снова все то же… И только непрекращающаяся боль в ноге да Васек, послушно сидящий у него на плечах, настойчиво напоминали Алексею о действительности всего, что с ним случилось, и это заставляло его так жестоко
Днем, когда солнце обсушило росу, Васек запросился на ноги.
Алексей опустил его на землю, расправил занывшие плечи.
— Вот это дело! А то ты, сынок, тяжеленький, спина-то прямо отнялась.
— Как отнялась? — спросил Васек.
— А так, устала. Я-то тоже сообразил: подхватил тебя — ни ботинок, ни штанов… Куда ты в таком виде по лесу? И есть, поди, уже хочешь?
— Хочу, — признался Васек.
— Вот то-то! А я и насчет еды в вашем доме не пошарил, ежели вообще что-нибудь там осталось… А этак нам с тобой долго шиковать не придется.
Он открыл банку консервов — осталась еще одна, — а сам есть не стал. Сидел и смотрел, как тонкими пальчиками Васек вытаскивал из коробки куски мяса и торопливо проглатывал, почти не жуя.
…А самолета все не было. Алексей доставал и рассматривал карту, — получалось, что указанный ему квадрат исхожен весь… И досада охватывала Алексея: неужели он прошел, не заметил?
Очень стеснял Васек. Он больше не хотел сидеть на плечах Алексея, старался идти рядом, но то и дело вскрикивал от колючек, впивавшихся в его босые ступни. Тогда Алексей отрезал от маскировочного костюма рукава и обмотал ими Васильку ноги. Но мальчик все равно шел очень плохо. Прислушивался, как стучат по гнилушкам носатые дятлы, или порывался ловить пестрых бабочек, или начинал рвать цветы. Потом останавливался и тоскливо твердил:
— Дядя, дай молока! Подем домой, ну подем…
Алексею все чаще стала приходить мысль о никчемности его поисков. Так можно ходить без конца. Лес велик. Эти мысли Алексею хотелось высказать вслух, с кем-то поспорить или посоветоваться… Он усадил Василька на эемлю рядом с собой, подмигнул ему и потрепал ладонью по круглой щечке.
— Так. Молока, значит, хочешь? Да. А что мы дальше будем делать? Не то что молока, скоро совсем есть будет нечего…
Васек прижался к Алексею, мягкими пальчиками потеребил его ухо.
— Есть хочу…
— Вот то-то и оно: «Есть хочу!» Ну, давай, кончим последнюю коробку консервов. А что ты завтра скажешь? Да и я-то подтощал, а еще тебя на руках носить надо. Ну, как ты думаешь: найдем мы с тобой самолет?
— Самолет? — спросил Васек. — Какой самолет?
— Такой. Вот приду я к полковнику и посажу тебя: «Получите Василя». Оно конечно, детей у нас беречь и спасать прежде всего полагается. Да не в этом сила. Ты понимаешь, придет Алеха Худоногов с задания, а задание не выполнил: обстановка, дескать, изменилась. Ну, милый, обстановка пусть себе обстановкой, а задания заданиями. Для того они и даются, чтобы выполнять. И я так думаю: ну раньше, ну позже немного, а я бы нашел этот проклятый самолет. А ведь все дело, выходит, теперь в тебе. Ты теперь главный, от тебя все зависит. Сейчас с тобой еще так и сяк, ну, а завтра? Вот начну печеными грибами кормить — что у нас выйдет?
Васек молчал. Он, видимо, понимал, что разговор идет о чем-то серьезном, и не сводил с Алексея испуганных глаз. Алексей смутился, сообразив, что пугает ребенка. Он улыбнулся, и мальчик тоже засмеялся…
А на следующий день Алексей пек грибы на голом пламени костра, маленького и сделанного так, чтобы от него почти не было дыма, и кормил ими Василька. Тот капризничал, плакал и отталкивал грибы прочь. Алексей и сам ел грибы с отвращением. Сегодня особенно сильно болит нога, от этого, наверное, все кажется плохим и раздражает плач голодного ребенка. Алексей притянул к себе Василька, погладил по головке, поцеловал.