Каменный фундамент
Шрифт:
Ему стало жарко. Он рывком распахнул ворот рубашки.
— А для кого их делали? — возразил я ему. — Для тех, кому нужно было в секрете свои богатства или, хуже, какие-нибудь постыдные бумаги, документы хранить. А ты теперь член партии и должен бы сам…
Алексей побагровел так, что слезы выступили у него на глазах. Я сразу осекся, понял, что нечаянно задел самое больное место. И удар был тем более несправедлив, что всего лишь несколько часов тому назад Алексей первый хотел мне открыться, рассказать, что его томит, чем он недоволен, спросить
— Ты бьешь, так обязательно наотмашь, — хрипло сказал Алексей, опускаясь и локтем ложась на верстак. — Зачем ты меня этим коришь? Член партии!.. Ну да, коммунисту все надо знать…
— Алеша, я беру свои слова назад…
— Да ты меня не щади, не щади, — с досадой проговорил Алексей, — я сам ответственность свою понимаю. Больше мне надо учиться.
— Так за чем же тогда дело стало? — осторожно спросил а его.
— За тем, что на все, чего я хочу достигнуть, времени не хватает.
— Ты несправедлив к себе, — остановил я его. — Ты далеко уже не тот, каким был. Ты и профессию новую сейчас приобрел, и жизнь ты хорошо знаешь.
Алексей отвернулся, всей грудью навалился на верстак.
— Утешаешь? А мне этого вовсе не нужно, — сказал он, вглядываясь в исцарапанный инструментом настил. — Я ведь понимаю, главное дело в том, что я, коммунист, на нехватку времени жалуюсь, а сам дошел, выходит, до того, что в хорошей вещи тайнички бесполезные делаю!
Он с презрением посмотрел на свои руки, на буфет, сделанный все-таки добротно.
— Это еще не такая большая беда, Алеша. Всякую ошибку можно исправить, если ты хорошо понял, в чем именно заключается ошибка.
— То-то и есть, — повертываясь ко мне лицом, невесело вздохнул Алексей, — что исправлять надо, опять, значит, время терять. А лучше бы вовсе не делать ошибок…
— Учиться настойчивее тебе придется, Алеша, — тихо сказал я ему.
— Учиться — это не штука, мне захотеть — так я черта сверну, — трудно дыша, произнес Алексей. — Насчет учебы моей в партийной организации вопрос обсуждался, обо всем договорились, когда и как. А мне теперь перед партией стыдно: затаился, хотел мастерством, умом своим блеснуть, а выходит, блеснул одной глупостью. Во всяком деле Алеха Худоногов всегда сохранял честь фамилии, я здесь получилось, что дал осечку.
Алексей пошел к выходу, на пороге остановился, холодным, критическим оком еще раз оглядел свою работу.
— А эту вещь я изрублю все-таки, — сказал он совершенно спокойно.
— И напрасно.
— Нет. Уж если я понял, что сделал не то, так я лучше с самого начала переделаю, а на гнилушку здоровое приживлять не стану.
И он решительным движением захлопнул дверь.
Катюшу дома мы не застали, она ушла на собрание.
Василек подскочил к отцу, стал теребить его сумку и, не найдя в ней дичи, нахохлился. Алексей только сейчас сообразил, что не сумел доставить сыну удовольствие, и, чтобы исправить
Устинья Григорьевна схватилась ставить самовар. Но какие тут чаи, когда собрание, наверное, уже началось! Только-только умыться да привести себя в порядок.
Тогда Устинья Григорьевна полезла в подполье, достала кринку холодного молока и не отступилась, пока Алексей демонстративно не перевернул кринку вверх донышком, в знак того, что молоко выпито до последней капли. Дед Федор, босой, стоял у окна, уговаривал не спешить.
— Если собрание назначено в шесть, — твердил он, — то начнется, дай бог, в семь. И всегда так бывает, а сегодня — тем более: день воскресный.
— Это не пример, — вставая из-за стола, возразил Алексей. — Сегодня собрание особенное. Не шутка — на первое место по всему Союзу Советскому выйти. Это чего-нибудь да стоит. По-моему, так: в шесть назначили — к пяти все придут.
Я заикнулся было, что мне следовало бы забежать домой и переодеться. Алексей на мгновение задумался.
— Нет, — сказал он решительно, — ничего. Выглядим мы с тобою вполне прилично. Я тоже переодеваться не стану. С сапог щеткой пыль смахнем, ну, а рубашки, если хочешь, свежие наденем. И для тебя найдется.
Ворот Алексеевой рубашки немного давил мне шею, и я,как гусь, вертел головой. Алексей удивлялся:
— Вот не думал! Может, у тебя и на руках мускулы покрепче моих? — И лукаво подмигивал. Он знал мои мускулы: как-то раз мы боролись, и на первой же минуте я оказался тогда на полу. — Нет, говоришь? Вся сила, значит, в шею ударилась.
Собрание, как и предполагал Алексей, уже началось. В пустом, пахнущем свежей краской фойе клуба строителей гулко отдавались наши шаги. Мы было сунулись в ближайшую дверь, оттуда кто-то прошипел:
— Куда? Здесь в президиум…
Мы покорно проследовали к соседней двери.
В зале все места были заняты, люди стояли в проходах у стен. Мы приткнулись у двери к косяку и там остались.
С трибуны выступал начальник строительства, уже немолодой, с запавшими щеками, наголо обритый мужчина. Чуть дальше, в глубине сцены, накрытый красным шелком и весь заставленный букетами подснежников, находился стол президиума. Я узнал Ксению — она сидела рядом с председателем собрания, что-то торопливо шептала ему и показывала пальцем в нашу сторону.
«Чего ей нужно от нас?» — с неудовольствием подумал я и начал медленно, ряд за рядом, обследовать глаза и зрительный зал, отыскивая в нем Катюшу. Алексей незаметно проделывал то же самое.
Кончив шептаться, Ксения отодвинулась и села прямо, торжественная и строгая, а председатель поманил паренька с ближайшего ряда, черкнул и передал ему записку. Начальник строительства говорил красиво, я слушал его с интересом. Но это нисколько не мешало мне с таким же интересом следить за путешествием записки и продолжать глазами разыскивать Катюшу.