Каменный фундамент
Шрифт:
То вброд, то вплавь, избитая о камни и мокрая до нитки, Катюша выбралась на сушу. Раскрыв чемодан, перебрала инструменты, вытерла их ватой, сохранившейся сухой в плотной обертке, размокшие медикаменты выбросила. К счастью, самое нужное уцелело.
«Ну, а теперь куда?»
Перед нею катилась пустынная, бурная река, за спиной громоздились высокие острые горы. На их склонах из-под разорванного местами тонкого слоя земли выступали голые серые скалы. Кое-где на утесах лепились низкие коряжистые сосны, находя для своих корней в безжизненном камне влагу.
Мелкий щебень посыпался, когда по крутому откосу горы Катюша стала взбираться вверх.
«Хочешь, Катенька, чаю?»
И острая жалость к себе, вместе с чувством потерянности и одиночества, охватила ее. Ни жилья, ни тропы, ничего. Дикая, первозданная тайга. Плачь, кричи — никто не услышит, никто не придет. Завтра за ней прилетят в Алангер на самолете. К вечеру станут ждать дома. Старший Василек будет сидеть с невеселым личиком, прислонясь к плечу деда. Маленький будет плакать, капризничать, он привык засыпать на руках матери. Когда его, горяченького, прижмешь плотнее к груди, слышно, как тонко и остро бьется его сердечко…
Катюша прикусила губу, зябко повела плечами — как неприятно прилипло к ней мокрое платье! — и стала взбираться дальше. Наконец она достигла гребня горы. Отсюда река казалась ручейком и на много километров в любую сторону открывался широкий вид. Катюше представилось, что она снова на самолете: то же знакомое ей зеленое море безбрежно расстилалось перед нею, тот же слепящий глаза диск солнца низко стоял над горизонтом и так же обжигал лицо и плечи холодный горный ветер. Вдали, на южной стороне, чуть заметной голубой линией отмечались нетающие снежные вершины Саянского хребта — перевалы Ергик-Таргок-Тайга. Были бы крылья, и тогда эти распростершиеся внизу дремучие темные леса, словно зеленые лужайки, побежали бы назад. Но Катюша стояла на голой, источенной дождями и ветрами скалистой площадке, и сразу же, ступи каких-нибудь два десятка шагов, начинался непроходимый бурелом. Камни, обросшие мхом и лишайниками, загромождали склоны гор, мелкий кустарник сплетался намертво густыми, жесткими ветвями, а в глубоких лощинах залегли трясины, топкие болота. Такой была тайга, если смотреть на нее не сверху, а снизу, если не лететь над нею на самолете, а идти шаг за шагом по ее земле, преодолевая тысячи препятствий.
«Куда же идти? Направо, налево?»
Таежный опыт подсказывал:
«Ты не слепая, ты не могла проплыть зимовье».
И тут же ей словно бы кто-то возражал:
«А если это случилось?.. Припомни: был крутой поворот, желтый утес, за утесом узкая падь, заросшая кустами. В этих кустах стоит зимовье!.. Тебе не хотелось там причаливать к берегу, казалось слишком скоро. Ты полагалась еще и на свою память, когда здесь девчонкой когда-то проезжала с отцом. Ну что ж… что скажет теперь твоя память?..»
Катюша прикрыла ладонью глаза, легонько погладила лоб…
И словно открылась дверца в давно прошедшее: Катюше отчетливо вспомнился вечер «У Дикого», расселина меж гор — долина Чуны — и в ней красный шар закатного солнца. Река «У Дикого» отгибалась строго на запад!.. А тот поворот был на юг, а не на запад… Нет, не проплыла она мимо зимовья!..
«Найду. Только бы не загубить время…»
Она не думала о том, что без оружия, в ботинках и легком платье плохая ходьба по тайге, что, наконец, у нее нет ни крошки съестного, ноги подкашиваются от голода и усталости, а чемодан с инструментами тяжел, оттягивает руки.
Одна
«Скорее… как можно скорее!.. Надо прийти в зимовье прежде, чем заболеют там люди…»
По расположению хребтов и распадков можно было догадаться, где и куда делает повороты река. Вот там, близ островерхой горы, затянутой синей дымкой, река поворачивает на запад. Там и должно быть зимовье.
Катюша взяла направление, чтобы срезать напрямик большую дугу, и углубилась в нехоженные от веку лесные заросли…
Ночь застала ее не более как в километре от места, с которого она начала свой поход. Дальше идти было невозможно: впотьмах Катюша натыкалась лицом на сучья, падала, поднималась. Наконец забрела в такой бурелом, что отчаялась найти из него выход. Примирившись с мыслью, что здесь надо остановиться, она стала устраивать себе из пихтовых лапок постель и только сейчас со всей остротой почувствовала, до чего же она устала и как сильно ей хочется есть.
Пожевала кислой смолистой хвои и выплюнула. Хоть бы костер… Но огонь разжечь было нечем: спички остались в кармане пальто, а пальто утонуло. Разгоряченная ходьбой, она теперь остывала и ежилась от колючей дрожи, пробегавшей по спине.
До утра она не смогла сомкнуть глаз. Едва посветлело небо и стали различимы предметы на земле, Катюша встала и пошла. Тошнота и тупая, давящая боль в голове сковывала движения. Но она все-таки взбиралась на лежавшие в три-четыре яруса буреломы. Держа в одной руке чемодан, а другой хватаясь за гнилые сучья, спрыгивала вниз с риском сломать ногу или выколоть глаза. Каждый метр пути стоил невероятных усилий.
Так, потеряв счет времени, она брела долго.
«Не опоздай, не опоздай…» — выстукивала кровь в висках.
Кончилась полоса каменистых осыпей, под ногами зачмокал сырой мох. Катюша догадалась, что приближается к ручью. Если она верно определила тогда, с горы, расстояние, то, значит, она прошла примерно половину пути. В ботинки набился колючий мусор. Катюша опустилась на кочку, чтобы вытряхнуть его, наклонилась развязать шнурок и едва не потеряла сознание. Огненные круги поплыли перед нею.
«Это не от голода, а простуда», — подумала Катюша.
Отыскала в аптечке аспирин и проглотила одну за другой две таблетки. Посидела, привалясь к дереву, и, когда отхлынула мертвящая тяжесть, пошла снова вперед.
Дорогу преградил ручей, разлившийся среди топкого болота. Оно было совсем нешироким, около сотни шагов. Но эту сотню шагов надо было сделать…
На окрайке болота тучей повисла мошкара. Она залепляла глаза, больно стегала лицо. Катюша тронула рукой лоб, и ладонь сразу покрылась пятнами крови.
Выломав тонкую лиственничку, Катюша концом ее ткнула в трясину. Лиственничка ушла вглубь почти на два метра.
— С головой, — пробормотала Катюша, с трудом выдергивая шест обратно, — а на середине еще глубже будет. Но все равно, надо пройти.
Был бы топор, нарубила бы длинных жердей и простелила ими дорожку через всю трясину… Но топора нет, а голыми руками ничего не сделаешь.
Она вернулась в лес, долго выискивала среди бурелома валежник, который пришелся бы ей по силам. Но были только толстые суковатые деревья. Ей удалось подобрать две обгорелые жерди. Сучья на них давно сгнили и отвалились, но просмолевшие корневища по-прежнему рогатились во все стороны. Кое-как Катюша выволокла жерди к болоту и, измученная, прильнула лицом к сырому мху, чтобы хоть на минуту избавиться от мошкары.