Каменный мост
Шрифт:
Каста… Возможно, постучать должен свой – летчик-испытатель, писатель-документалист, герой Марк Галлай. Алена принесла с собой коробку конфет, но ей даже не предложили чаю.
«Я слышала, вы хорошо знали Шахурина?» – «Это провокация! Всего лишь крохотное дачное знакомство!» – «А про его сына…» – «Я ничего не знаю!» – «А про…» – «Ничего не помню! Даже не спрашивайте!» – «Как хоть он выглядел? Во что был одет?» – «Ничего не помню. Сам я был в летной форме, а в чем ходили другие, меня не интересовало!».
Алена убедительно заплакала: да что же это такое, никто ничего про героя, наркома, даже братья ни
Вернулся и стыдливо развел руками: отказались. Но они всегда были такими. И не спрашивайте почему. До свиданья.
(Соня, хоть что-то, царапни его.) «А все-таки правда, что жена Шахурина летала на ночном бомбардировщике?»
«Жена Шахурина, – процедил Галлай, – была обыкновенная толстая еврейка».
Спустя год агенты установили пожилого племянника братьев, и он пришел на встречу в метро, тупо переспрашивая по телефону накануне: «А как я вас узнаю?» Я вручил ему ласковое письмо и список льстивых, мелочных вопросов: какие песни любил Алексей Иванович? как справлял дни рождения? как относился к футболу? а к хоккею? – ничего же страшного, вы убедите своих дядьев, что ничего страшного, внушал я ему и старался понравиться, специально побрился, а мы вас отблагодарим, это все для святого дела; не хотят встречаться, пусть хоть напишут. Через три недели племянник перезвонил: нет, они не хотят. Почему?! Нет.
Нет. Нет. Никогда.
Хорошо, братьев отложим. Но это ничего не изменит, Соню они не спрячут.
«Я помню все! Жили мы тогда в гостинице до 1931 года, швейцар дядя Яша отворял дверь в кафе-мороженом напротив через Тверскую, общий туалет… – и что за память у меня? Все помню! А как же называлась та гостиница во втором переулке от Моссовета? Отец мой – участник трех революций и комиссар чапаевской дивизии. Папа хорошо знал Ленина и посетил его после ранения с делегацией питерских рабочих и вручил первый портрет Карла Маркса, написанный художником-самоучкой. Поэтому в кабинет Ленина в музее семья наша ходила по пропуску, а как же называлась та гостиница?
Софья Мироновна… Она приходила в кремлевку, когда я там лежала, и приносила шоколад. Кому? Ну не мне же! В ком-то она была заинтересована. Гостиница, название такое… Мальчишка Шахурин остался жив, и отец спас его от суда – это я точно помню. Не так? Не надо обманывать! Нина Уманская? Была очень холеная. И дочка Кобулова была очень холеная, такие шубки… И Цурко… Но про них даже говорить не хочу – все врут. Мой муж Бичико служил в органах, дед его – отец Сталина, свадьбу играли в Заречье, я в зеленом платье из американской помощи – память у меня просто великолепная, а в музее все врут! И пусть врут».
«Папу часто вызывали петь в Кремль, иногда даже без аккомпаниатора, с одними нотами. Там он очень страдал из-за того, что не пил. В центральном госпитале после концерта всем раздали по огромному фужеру со спиртом и объявили тост: „За Родину! За Сталина!“ Мама открыла дверь, папа сделал шаг, сказал: „Мне плохо“ – и упал.
Я была пухлым ребенком, и Шахуриным нравилось смотреть, как я танцую.
Наши родители познакомились еще до войны на каком-то кремлевском приеме. Матери сошлись поближе в эвакуации в Куйбышеве.
Софья Мироновна одевалась вызывающе ярко, имела тонкие ноги, некрасивую фигуру и умела найти подход к любому человеку… Она помогала продуктами своим многочисленным родственникам, но не допускала их в свой салон, куда захаживали Михоэлс, Ливанов, Козловский… Ее многие не любили за вызывающее поведение. Сталин на каком-то приеме спросил: кто эта фурия?.. Когда все случилось, я в Большом театре слушала «Травиату». Родители дома в тот вечер молчали, но выглядели озабоченными. Меня взяли к Шахуриным на квартиру проститься, мертвого Володю я не помню. Софья Мироновна вся желтого цвета, но вела себя сдержанно. Она считала, что у сына выдающиеся способности, и постоянным поклонением Володю… немного испортила. Рассказывали: на уроке он ни с того ни с сего ударил по лицу одноклассницу…»
«Софья Мироновна – ключевой человек в этой семье. Любопытная, властная, сильная, политически активная. Играла роль советника при муже, не желала ограничивать свои владения кухней. В одежде равнялась на жену Молотова – Жемчужина смущала дачных гостей просвечивающимся насквозь капроновым халатом и кончила известно чем».
«Обыкновенная местечковая еврейка с тонким носом! Бряцала на пианино, изображала важную даму, рассуждала о политике. Хвалилась своей близостью к Жемчужиной и, по-видимому, брала с нее пример» (Полина Семеновна Жемчужина – бывшая работница табачной фабрики, не походила на образцовых жен императорских наркомов – домоседок, провинциалок, – управляла трестом «Товары для женщин», наркоматом рыбной промышленности – ее, единственную из женщин, допускали в ложу императора в театре).
«Шахурина не соответствовала правилам времени. Появлялась в серьгах с брильянтами, сама водила четырехместный „кадиллак“. То, что позволялось артисткам, считалось непозволительным для наркомовских жен – лишних денег не было, вернее показывать их нельзя».
«Почему-то она тянулась к Вере, жене секретаря московского горкома Щербакова. Своего сына Вера растила в советской простоте – он плавал кочегаром и масленщиком на пароходе, учился в военно-морской школе. Она с удивлением слушала рассказы Софьи Мироновны про необыкновенную одаренность Володи – мальчика растили как барина, преподавательницы приходили к нему на дом. Когда он пожелал в эвакуации учить испанский (английский, немецкий из школьной программы не подошел), Шахурина весь Куйбышев перевернула в поисках испанца! Всем уши прожужжала про необыкновенного сына. А ведь была омерзительная история, когда он ударил девочку на уроке, слышали про нее? Ударил просто так».
Родители С.М.Шахуриной съехались последний раз на Новодевичьем: к умершему в девяносто два года Мирону Ионовичу Лурье (лесопромышленник, служащий) подвезли с Дорогомиловского еврейского кладбища Лурье Елену Абрамовну, урожденную Березину, и еще шесть персон.
Я воткнул в песок саперную лопатку.
– Отец Софьи Мироновны – из брянских лесоторговцев. Дед по матери – Абрам Ильич – работал десятником на лесозаготовках. Я двоюродная сестра Софьи Мироновны, наши матери – родные сестры.