Каменный пояс, 1976

Корчагин Геннадий Львович

— У вас говорят: «наука умеет много гитик»… Это, наверное, подходит сюда!

— Абсолютно точно, Гюнтер. Мы до сих пор не знаем, что точно происходит в этом чудесном растворе, превращающемся в камень, твердеющий год от года. Столько направлений здесь, столько работ, а основа одна — порошок, шурум-бурум…

И они рассмеялись, дружески похлопывая друг друга по плечам.

— Да, разве мало «гитик» у человечества, — Гюнтер посмотрел в ту сторону, где, четко выделяя силуэты древних строений, садилось солнце. — И сколько утеряно, сожжено, растоптано…

— Ничего, дружище, союз народов гарантирован и нашей с тобой дружбой. Он — не выдумка.

— Перед лицом новых гуннов? — быстро спросил Гюнтер и, вспомнив дискуссию на утреннем заседании, вспыхнул. — И чего это надо этим проклятым раскольникам? Какой дьявольский средневековый фанатизм! Неужели?..

Он вопросительно посмотрел на спокойного, с мечтательным выражением лица, советского коллегу.

— Будь спокоен, дружище. Я тебя уверяю, секрет цемента не придется открывать в третий

раз… Помнишь слова: «Социализм — это прочная уверенность в будущем»? Это сказал устами одного человека весь наш народ.

И Терентий обнял за плечи Гюнтера, увлекая его к великому округлому зданию, чьи циклопические камни развалин охристым цветом темнели на ярко-зеленой ухоженной траве столицы древнего мира.

Даниил Назаров

СТИХИ

УРАЛУ

Перевалы, озера да просеки, Я в себя вас навечно вобрал. От степей неоглядных до сосенки Ты мне люб, руднолобый Урал! Здесь такое ядреное солнышко, Так простираны травы росой, Что невольно, до самого донышка Я проникся твоею красой. Потому и звенит песня-здравница, Как судьба, что у нас на двоих. Не уйти от тебя, не избавиться От магнитных зарядов твоих.

РОДНИК

В шеренгах строгих стеллажи. Тишь. Радужные блики. Передо мною мир лежит Огромный, разноликий. В нем словно в зеркале — любовь, Разлука, счастье, горе, Седая старина и новь Схлестнулись в яром споре. Здесь мысли светлой закрома И мудрости истоки. Короче — это жизнь сама, Впрессованная в строки. С тугих страниц живой родник Раздумьями струится. Я к роднику тому приник — И не могу напиться.

САПОГИ

Пусть сапоги мои в отставке, Я их как прежде берегу, Как сувенир о крупной ставке В боях на волжском берегу. Они в таких атаках были, Прошли такую огневерть! Где, словно смерч, снаряды выли, Вулканом клокотала смерть. А ныне — тишь. Стволы умолкли… …Стучит моя опора — трость, И сапоги стоят на полке, Свинцом пробитые насквозь. У них в рубцах осела глина Родных раскованных дорог, Пыль Беларуси, Украины И пепел вражеских берлог.

РАДУГА НАД ОБЕЛИСКОМ

Гроза уснула, словно атом, Отдав гремучий свой заряд. И в небе сумрачно-лохматом Повисла радуги заря. Она еще в объятьях ливня, Пока над рощей, за рекой Свой распустила хвост павлиний Светло, багряно, широко. И вот уже над обелиском Вписалась в облачную тьму, И так над ним склонилась низко, Как будто кланялась ему. Подобна триумфальной арке, Из доблестных, далеких дат, Светила искренне и ярко, Звала: «Войди сюда, солдат!» И тот, из мрамора сработан, Под лик граненого меча, Как в Бранденбургские ворота Вошел, бессмертием лучась.

ЗИМНЯЯ СТРОЙКА

Снега, снега, гривастые бураны Опять мой край уральский замели. Но

тянут шеи башенные краны, Как в камышах озерных журавли. По большакам бульдозеры что крабы, Ползут и тают, словно миражи. И по утрам у «саламандр» прорабы Придирчиво сверяют чертежи. А на площадке, полонив сугробы, Карабкаются в небо корпуса. И люди здесь морозостойкой пробы, И расправляет стройка паруса. Здесь столько свиста, дьявольского гула, Что голос глохнет, сколько ни ори. Морозом сводит одубело скулы, А на бровях ледяшки-фонари. Зато когда в прокуренной времянке С лица сползет остудная кора, Ты обретаешь крылья, как романтик В глухом урмане с кладом у костра. И вновь готов — себя метели настежь — Панели ставить, «затравлять» болты. Без этого стоклятого ненастья Не ощутить сердечной теплоты.

БУДНИ

Задумкой светлой озабочен, Порывом жгучим одержим, Я к верстаку спешу. И тотчас Вношу поправку в чертежи. Пилю, ворочаю железо Да так, что мускулы трещат. Порой машине в душу лезу И прочь гоню мазутный чад. Врачую раны, тем утешен, Что ей продлю я жизни срок. В пролете ветер с паром смешан, Скулит, как запертый щенок. А солнце ткет ковер искусно, А губы сводит жаркий пот… Без этих будней хлеб невкусный, И пульс не тот, и сон не тот.

Василий Оглоблин

СТИХИ

* * *

Я иду по земле, растворяясь в лицах, В улыбках, в очах, в голубом апреле. Ах, как радостно пахнет землица Теплым дымком и прелью, Вся под ветрами, под солнцем вся, Мне, человеку, для мук и счастья В каждой крупице своей неся Сладкую дрожь зачатья, Вся в ожидании бурных гроз, Щедрых, напойных ливней. Иду по земле в человечий рост, Напористый и счастливый. Иду. В ручищах несу на весу Вздутое веком пламя, Как рану несу, как судьбу несу Страшную ношу — память. Я видел, как жгли на кострах зарю, Прошел через муки в бараках ада, Я именем всех живых говорю: — Нам на земле ничего не надо, Кроме награды по ней ходить, Кроме счастья — ее возделывать, Кроме радости — находить, Перекраивать, переделывать, Жаром пылких сердец темноту крошить, Оставаться всегда человеком, И спешить жить, жить, жить, Успевать за собою и веком.

БАКЕН

Когда отвесным зноем гладит Реки зеркальное трюмо, — Он на глазу у этой глади Торчит некстати, как бельмо. Когда же стрежень так обманчив, Когда бедой грозит в ночи, — Горят спасением в тумане Его неяркие лучи. А вы слыхали, как он стонет, Когда волну на грудь берет?.. Ведь утонуть он не утонет И в даль уплыть — не уплывет. Судьбу нелегкую такую Дано не каждому нести, Чтоб по движению тоскуя, Другим указывать пути.