Камер-фрейлина императрицы. Нелидова
Шрифт:
— Как я могла бы!
— Отлично. Вот вы и дождались своей очереди, Плещеев, и внимания двух очень заинтересованных в ваших выводах слушательниц.
— Ваше величество, я заранее прошу прощения за неполноту и недостаточную глубину моего доклада. Виной тому не моё небрежение, но исключительно обстоятельства. Прежде всего нехватка времени — покойный оставил такое множество бумаг, к тому же исписанных не слишком явственным почерком.
— Бецкой обходился без секретаря? Невероятно!
— Именно так, ваше величество. Покойный имел секретаря, но часто записывал свои мысли и соображения
— И объяснила причину?
— Ваше величество, скорее всего в этом сказалась привязанность госпожи де Рибас к своему покровителю и благодетелю.
— Полноте, Катерина Ивановна, разве воля императрицы — не закон? Что ж, мне придётся специально распорядиться, чтобы весь архив Бецкого был перевезён в мой кабинет. А пока мы слушаем вас и заранее прощаем то, что вы назвали несовершенством материала.
— Итак, ваше величество, мне придётся повториться: господин Бецкой признавал исключительное могущество воспитания и полагал, что именно воспитанием даруется новое бытие и производится новый род подданных. При этом Бецкой возлагал на государство обязанность воспитывать народ. По его мнению, именно государство могло позволить избежать два основных недостатка нынешней подготовки людей и подданных. Первым недостатком для его превосходительства была односторонность специального образования.
— С этим трудно не согласиться.
— Ваше величество, полагаю, вам ещё ближе покажется второй, обличаемый Бецким недостаток: пренебрежение нравственным началом при развитии человеческих способностей.
— Это делает честь покойному. Но если с первым ещё можно смириться, то со второго следует начинать.
— Бецкой так и полагал, что одно учение бессильно производить истинно-полезных граждан. Кроме просвещения ума наукою, необходимо наставникам облагораживать сердца своих питомцев. Благонравие учеников предпочтительней их научных успехов.
— Пока я не замечаю расхождений с собственными убеждениями.
— Они последуют дальше, ваше величество. Императрица Екатерина Алексеевна поддерживала господина Бецкого в утверждении, что каждое новое поколение следует всячески отделять от старого. Так в России старшее поколение погрязло в невежестве и рутине, и без искусственной преграды между ними младшее неизбежно станет повторять былые ошибки и ошибочные убеждения. Для этой цели господин Бецкой предлагал создание целой системы закрытых учебных заведений, где предполагалось содержать детей вдали от их семей и общества, пока не созреет их ум и не окрепнут привычки к иной, просвещённой среде. Бецкой специально докладывал императрице Екатерине Алексеевне, что в России старые рутинёры вообще — я привожу буквально его слова — зверообразные и неистовые в словах и поступках.
— Нет-нет, мне не надо таких ужасов! А где же уважение к старшим, беспрекословное повиновение им, где святость семьи? Я уверена, император
— Нет, ваше величество, есть и ещё один большой раздел — о новом сословии. Бецкой писал, что в России есть только два чина — дворяне и крестьяне, тогда как купцов, ремесленников, мещан государственные установления как бы не замечают.
— Не слишком понимаю смысл его волнения. И какое это имеет отношение к образованию?
— Подобно императрице Екатерине Алексеевне, Бецкой полагал необходимым содействовать образованию так называемого третьего сословия. Ради этой цели учреждены были при сухопутном шляхетном корпусе и при Академии художеств воспитательные мещанские училища.
— Для них создавались какие-то особые условия?
— Не столько условия занятий, сколько система привилегий по окончании. Воспитанники упомянутых учебных заведений, а также питомцы Воспитательного дома и коммерческих училищ, отличившиеся благонравием и успехами в науках, получали потомственную свободу и многие гражданские права. Вот все эти положения господин Бецкой представил в отдельном издании «Собрание учреждений и предписаний касательно воспитания в России обоего пола благородного и мещанского юношества», в трёх частях, изданных в Петербурге в течение 1789—1791 годов.
— Так, значит, император имел в виду именно третье сословие, когда не позволил сократить мещанское отделение. Вы знали об этом, Катерина Ивановна?
— Государыня, я никогда не ощущала в себе педагогических наклонностей. Сама материя представлялась мне...
— Вы не решаетесь сказать — скушной? Но вы убедитесь в обратном, когда станете, подобно мне, разбираться во всех этих вопросах. Нет-нет, не сомневайтесь, Катерина Ивановна, это ваша дорога на будущее. И может быть, для начала вы первой возьмёте книжки Бецкого для ознакомления?
— Благодарю вас, ваше императорское величество, за эту привилегию, но всё же разрешите мне это сделать после вас. Я буду себя чувствовать гораздо более удобно...
— Что же, я полагаю, мы сегодня славно поработали. Я благодарю вас обоих за помощь, и до скорой встречи, господа.
— Екатерина Ивановна!
— Ваше императорское величество!
— О, прошу вас, без церемоний, Катерина Ивановна. Хочу думать, что моё приглашение не оторвало вас от нужных дел. Вы располагали свободным временем, чтобы откликнуться на моё приглашение?
— Ваше величество, для меня нет дел более важных, чем ваши желания.
— Вы очень любезны, и я надеюсь, мы с вами сумеем обрести язык полной взаимной откровенности.
— Что именно вы имеете в виду, ваше императорское величество?
— Мне горько об этом говорить, но вы сами видите, что император день ото дня всё дальше отходит от старого круга преданных ему друзей. Более того. Он тяготится всеми нами. Тяготится! Вы же сами это превосходно знаете, и никакие мои усилия вернуть его к былому доверию не приносят результата.