Камера смертников
Шрифт:
2. После заминки битва в Тунисе снова приняла благоприятный оборот, и я только что получил сообщение, что наши бронетанковые войска после охватывающего движения находятся в двух милях от Эль-Гамма.
3. Вчера вечером я видел фильм «Сталинград». Он прямо-таки грандиозен и произведет самое волнующее впечатление на наш народ.
28 марта 1943 года.
ЛИЧНОЕ И СЕКРЕТНОЕ ПОСЛАНИЕ
ПРЕМЬЕРА И.В.СТАЛИНА
ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ г.У.ЧЕРЧИЛЛЮ
Получил Ваше послание от 28 марта.
Приветствую
Надеюсь, что улучшившееся положение в Тунисе британские бронетанковые войска полностью используют и не дадут передышки противнику.
Вчера я смотрел вместе с коллегами присланный Вами фильм «Победа в пустыне», который производит очень большое впечатлениее. Фильм великолепно изображает, как Англия ведет бои, и метко разоблачает тех подлецов – они имеются и в нашей стране, – которые утверждают, что Англия будто бы не воюет, а только наблюдает за войной со стороны. Буду с нетерпением ждать такого же Вашего фильма о победе в Тунисе.
Фильм «Победа в пустыне» будет широко распространен по всем нашим армиям на фронте и среди широких слоев населения страны.
29 марта 1943 года.
В старом парке дышалось вольно: синело сильно протаявшим льдом озеро, хорошо видимое с дорожек сквозь ветви голых деревьев; открылись ранее покрытые снегом ровные каменные плитки, которыми были вымощены главные аллеи, играло в лужах яркое солнце и отражалось высокое чистое небо, придавая им некую голубизну и прозрачность – пусть обманчивую, но столь желанную после метелей. Солнце и ветер методично делали свое дело, слизывая сугробы, давая доступ живительному теплу к заждавшейся его земле; на припеке уже проклюнулась редкая зелененькая травка и робко вылезли на свет подснежники, подняв хрупкие светлые головки.
Проходя мимо них, Бергер специально замедлил шаг, чтобы полюбоваться этим чудом – когда еще вновь удастся побыть наедине с природой, ощутить пьянящее упоение весны, пробуждения всего живого, почувствовать свежий ток крови в жилах?
Как прекрасны ранние цветы и как они недолговечны – порадуют своей красотой, неброской и от того еще более притягательной, уйдут в небытие, уступая место другим, – ярким, сочным, – но уже не вернется до следующей весны очарование таких дней с первыми цветами, еще не стаявшим до конца ноздреватым снегом, свежим ветром и особенно ласковым после зимы солнцем.
Сорвать цветок, унести его с собой в кабинет старого замка, поставить в маленькую вазочку на столе, чтобы он хоть недолго напоминал об этом дне? Нет, пожалуй, не стоит – подснежник быстро завянет, а здесь, на прогалине, среди темно-зеленых сосен, у подножия их стволов цвета старой меди, цветок просто великолепен, и никакая хрустальная ваза не заменит тихой прелести этого уголка. Пусть лучше остается там, где родился...
Конрад фон Бютцов почтительно подождал, пока обер-фюрер закончит любоваться цветами. Неужели он стареет, становится все более сентиментальным, или в его голове уже созрели какие-то новые планы, и он мысленно вновь и вновь проверяет их, прежде чем начать разговор? Разговор будет, обязательно будет, в этом Конрад был полностью уверен, – не зря же оберфюрер пригласил его прогуляться в парке. Oтто Бергер весьма не любил доверять свои слова и сокровенные мысли стенам – в них могли прятаться замаскированные микрофоны.
Предложение выйти на прогулку последовало неожиданно: видимо, начальник и дальний родственник фон Бютцова хотел быть уверенным, что его подопечный не возьмет с собой диктофона, спрятав его в кармане шинели. Надо полагать, беседа предстоит серьезная. О чем же собирается говорить оберфюрер?
Успевшие исчезнуть страхи и казалось уже уснувшие подозрения, что Бергеру досконально известно истинное положение дел с польской операцией сорокового года,
Погруженный в невеселые размышления, отстав на полшага, Конрад уныло тащился следом за оберфюрером по аллее, выводившей к берегу озера. Бергер шел, ссутулив плечи под теплым кожаным пальто с меховым воротником, – в парке еще довольно прохладно. Мерно ступали по квадратным светлым каменным плиткам аллеи его сапоги, но пальцы сложенных за спиной рук беспокойно шевелились, словно в ответ на мучившие его мысли, невысказанные и от того еще более тягостные.
«О чем он думает? – встревоженно гадал Бютцов. – Начатая операция “Севильский цирюльник” развивается согласно плану, оберфюрер недавно соизволил похвалить Лидена – здешнего началъника СС и полиции, – выразив ему свое удовольствие. Люди СД хорошо потрудились и заслужили эту похвалу: к приезду берлинского гостя, взявшего на себя по приказу рейхсфюрера контроль над проведением операции, все старательно подготовлено в самом лучшем виде. И даже придирчивый глаз Бергера не нашел изъянов. Конечно, у него громадный опыт, он видит дальше и лучше любого из работающих здесь и потому дал ряд ценных советов, но в основном все сделано и подготовлено до его приезда. С этой стороны вряд ли будут неожиданности неприятного свойства, иначе он не преминул бы уже высказаться: при всей своей сдержанности, обер-фюрер временами бывал весьма резким, особенно когда дело касалось интересов службы. Неужели он все же хочет говорить о той давней истории?»
– Вы бывали в Италии, Конрад? – чуть повернув голову, неожиданно спросил Бергер, словно приглашая Бютцова догнать его, пойти рядом и доверительно побеседовать.
Да, сегодня Отто Бергер наконец решился поговорить сo своим питомцем, придя к заключению, что тому по-прежнему можно верить. Но доверие доверием, а хитрые капканы словесной паутины он продумал заранее, и от исхода разговора будет зависеть многое, очень многое в дальнейшей судьбе его ученика и родственника. Впрочем, не только в его судьбе, но и в судьбе самого оберфюрера.
– В Италии? – быстро догнав Бергера, несколько озадаченно переспросил Бютцов. Что означает этот вопрос, куда клонит старый лис? – Нет, мечтал, но не пришлось, к сожалению.
– А я бывал, – застегивая верхнюю пуговицу пальто, буркнул оберфюрер. – Там сейчас уже тепло, совсем как летом. И знаете, что я думаю? Итальяшки – просто дураки! Они слишком серьезно относятся к сладкоголосым тенорам, сопливым оперным ариям и своим макаронам, забывая за этим о более серьезных вещах. Они даже приговоренных к смерти расстреливают, посадив на стул, считая, что казнимый имеет привилегии. Это махровый идиотизм, Конрад. Казнь не театр, а у них и жизнь, и политика государства превращается в действо, подобное оперному. Бред! Потому там все и начинает трещать по швам. Но мы не будем их расстреливать, сажая на стулья!
Он замолчал и зябко спрятал подбородок в меховой воротник. Бютцов, еще более озадаченный услышанным, ждал продолжения и, не дождавшись, решился сам задать вопрос.
– Что там происходит? Вы знаете больше меня, скажите!
– Развал, – покосился на него Бергер. – Все разваливается: армия, правительство, партия... Все! Медленно, но верно, а теперь это будет приобретать характер лавины, когда один камень, скатываясь с крутого склона горы, увлекает за собой сотни других. Боюсь, скоро мы можем потерять союзника, а после Сталинграда выход макаронников из войны только усугубит положение.