Камера смертников
Шрифт:
Они дошли до поворота аллеи. Здесь пригревало солнце и дорожки были совсем сухие. Высоко поднимали свои вечнозеленые кроны сосны, темнели стволы старых лип, свечами мелькали среди них березы с черными отметинами времени на белых стволах.
– Мы пытаемся заставить русских стать змеем, пожирающим самого себя, – заметил Бергер, – но это временная цель, хотя и важная. Стоит подумать, серьезно подумать о том, как стать желанными гостями на Западе.
– Вы полагаете?..
– Я не полагаю, – желчно усмехнулся обер-фюрер. – Я твердо уверен, что разведчик всегда должен иметь не один, а несколько запасных вариантов.
– Каким временем мы располагаем? – по-деловому спросил Конрад, – И что надо сделать?
Его тон понравился Бергеру – значит, он не зря распинался, гуляя по аллеям: парень неглуп, он понимает силу единения, особенно с родственником и коллегой по СД. Тем более знающим о его грехах.
Да что грехи – оберфюрер специально пугнул его старой польской историей, чтобы втянуть в водоворот новых событий, отрезать дорогому родственничку пути отступления, а когда тот, подтолкнутый Бергером, нырнет в омут опасной политической интриги, направленной на спасение их душ и тел, тем более будет вынужден обеими руками держаться за оберфюрера – иначе смерть!
Польша только приманка, но мальчик жадно заглотил ее. О провале той операции группенфюрер Этнер не знает – он получил награду и пребывал в полной уверенности ее успешного проведения, тем более что двадцать второе июня сорок первого обрушилось на красных, как неожиданное извержение вулкана. Отто Бергер специально упомянул Этнера, обезопасив себя, чтобы у мальчишки вдруг не появилась шальная мысль проводить отсюда тело родственника в закрытом гробу, свалив все на партизан или подпольщиков: все-таки Конрад обжился тут, подмял под себя людей СС и полиции, да и опыт СД не проходит даром. Но теперь эта мысль у него не родится, нет, не родится. Он уже думает о другом – о контактес Западом.
– У всех случаются удачи и неудачи, – спокойно заметил оберфюрер. – Ты можешь полностью положиться на меня, ведь я ни разу не подвел за прошедшие годы?
Бютцов кивнул – да, родственник действительно еще ни разу не подвел. Всегда находил ему теплые места, включал в операции на своейтерритории, за успешное завершение которых давали награды, уберег от Восточного фронта, поддерживал дружески-деловые отношения с его отцом – старым фон Бютцовым. Конрад и сам задумывался над будущим, поэтому слова Бергера нашли у него понимание, но как придумал вывернуться старый лис! Пожалуй, уцепившись за его хвост, есть возможность остаться целым и невредимым в неумолимо приближающейся мясорубке катастрофы – военной и политической.
– Все произойдет не завтра, – поворачивая к замку, тихо сказал Отто. – У вас еще естъ года три, максимум четыре, но начинать надо сейчас. Ты должен написать письмо брату, в Соединенные Штаты.
– Но это станет для нас концом! – отшатнулся Бютцов.
– Все продумано, мой мальчик, – успокаивающе похлопал его по плечу Бергер. – Никаких имен, обращаешься: «Дорогой брат». Никаких подписей, никаких новостей семьи, только как верительная грамота. Напишешь на немецком.
– Как же письмо попадет за океан?
– Это моя забота, – прищурился
– Значит, существует достаточно длинная цепочка, – протянул Конрад. – Риск слишком велик, дядя Отто!
– Цепочка много короче, чем ты полагаешь, – самодовольно вскинул подбородок Бергер. – Ты меня недооцениваешь. Передавший письмо потом просто исчезнет, а на контакт выйду я сам. Есть возможность выбраться ненадолго в нейтральную страну, и грех не использовать шанс. Текст я продумал и продиктую его тебе. Те, кому покажет письмо твой брат, поймут.
– А место и условия встречи? Нельзя же их доверять посланцу!
– И не доверим, – снова взял его под локоть обер-фюрер. – Положись на старого дядю Отто, пиши письмо, завершай операцию и жди перевода.
– Куда? – покосился на него Конрад.
– Подальше отсюда и поближе к Западу, но это тоже будет еще не завтра и даже не через месяц-другой. Наберись терпения: в том, что мы делаем, торопливость не только неуместна, но и смертельно опасна. Явки подполья в городе взяты под наблюдение?
– Да. Группы захвата наготове и ждут приказа.
– Прекрасно. Это станет еще одним подарком нашим новым друзьям, а приказ я скоро дам. Пока все идет как надо, и не станем торопить события, как бы нас ни подгоняли из Берлина. Пойдем, время обедать, и что-то хочется выпить немного коньяка – все-таки еще прохладно...
Бергер зябко передернул плечами – пора признать, что молодость давно прошла, разговор потребовал нервного напряжения, и даже удачное завершение беседы не заменит согревающей рюмки, восстанавливающей потраченные силы. С каждым годом приходится совершать все большее и большее насилие над собой, чтобы выдержать внутриведомственные интриги, негласные проверки благонадежности, войну, бомбежки, изматывающую работу мозга, лихорадочно ищущего решений задач, которые ставят группенфюрер Этнер и рейхсфюрер, а еще надо и заботиться о себе. Нет, не о быте – с этим как раз нормально, – а о будущем, и рисковать ради него. И неизвестно, когда более лихорадочно напрягается мозг – решая ведомственные задачи и зарабатывая очередную награду Этнеру или когда работает на себя? Наверное, второе.
Бютцов идет рядом молчаливый, задумчивый – хорошо, что он задумался! Покосившись на своего ученика, Бергер понял, – тот сделает все, чтобы вылезти невредимым.
Сейчас они вернутся в замок, выпьют по рюмке, снимут напряжение, поболтают о пустяках, но в голове у Конрада занозой останется сидеть мысль о письме. К вечеру он должен полностью созреть и сродниться с ней, тогда-то и надо продиктовать ему заранее продуманный текст...
Участковый, раненный в грудь под Москвой, страдал одышкой. Тяжело отдуваясь, он вел одетых в штатское оперативных работников госбезопасности по тропке, петлявшей между протаявшими сугробами. От его мятого бобрикового полупальто пахло нафталином, ушанка с потертым кожаным верхом была ему явно маловата, и участковый время от времени останавливался, снимал ее и, надев на колено, пытался растянуть – короткие остановки требовались ему еще и для того, чтобы отдышаться, скрывая свою слабость, которую он стеснялся показать. Понимая это, его не торопили.