КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК
Шрифт:
А через день при уличном свидании на Твербуле (Елизавета привезла ему роман Умберто Эко «Остров накануне» с просьбой прочитать и высказать суждение) Соломатину был приготовлен сюрприз.
– Протяни ко мне левую руку, - чуть ли не приказала Елизавета.
– Можешь закрыть глаза. Или смотри по сторонам.
Соломатин предпочел смотреть по сторонам. Он почувствовал, что легкие пальцы Елизаветы снимают с его запястья часы и заменяют их чем-то массивным. Не магнитным ли браслетом ученого дядюшки Марата Ильича?
Нет, вовсе не магнитным браслетом. Новыми часами. Возможно с платиновым
– Что это?
– грозно спросил Соломатин.
– Что это? Ах, это, - удивленные глаза Елизаветы могли показаться глазами наивной простушки.
– Это часы. Мой тебе подарок.
– С чего бы вдруг подарок?
– Ни с чего. Если тебе нужен повод, то пожалуйста. В сентябре у тебя был день рождения. Это, как в хоккее, отложенный штраф. Часы хорошие. Они от «Картье».
– Мы же договорились - никаких «от». Ты хочешь меня разозлить?
– Ни в коем случае!
– Елизавету словно бы испугала досада Соломатина.
– Я помню твое возмущение моими «от». Я тогда записала твои «от» в блокноте. Но в том списке нет от «Картье».
– Это что - мне приз? Или орден от кого-то за выслугу лет и примерное поведение?
– Ты вправе меня обидеть и унизить, - Елизавета вот-вот могла расплакаться.
– Я не буду носить эти часы, - решительно заявил Соломатин.
– Не носи, - сказала Елизавета.
– Если не любишь меня, не носи. Вон там ходит троллейбус, положи часы на асфальт и погляди, как троллейбус их раскрошит.
И она, не произнеся более ни слова, нырнула в красную «Тойоту» и была такова.
Преподношение Елизаветы (ее ли?) Соломатин на асфальты бульвара не положил.
Кактус Эдельфию Соломатин, похоже, не поливал более месяца. Кактус стоял на подоконнике тихо, не испускал из себя наркотические и алкогольные флюиды, не кусался, не фыркал, не блевал, то есть вел себя вполне законопослушно. То ли все еще был напуган войной с кактусами, затеянной сидельцами Государственной думы, то ли их оскорбления в адрес всего его семейства двудольных были признаны им справедливыми. Даже две растопыренные лапы с иголками, похожими на гвозди остриями вверх, Соломатина уже не настораживали. До того Соломатин стал благодушным и беспечным. А напрасно. Как только рука его с кружкой воды приблизилась к кактусу, лапы с иглами ожили, дернулись и явно пожелали вцепиться в левую руку Соломатина, сжать ее и содрать с нее кожу, естественно, вместе с часами от «Картье» (поддался искушению их примерить). Руку беспечный поливальщик кактуса отдернул, правая же его рука, независимо от воли Соломатина, бросилась на защиту левой, но была атакована иглами взбесившегося растения и истерзана ими. Смывая кровь, а потом и прижигая порезы йодом, Соломатин морщился и соображал: каков кактус-то и каков он сам. Он-то, обманывать себя не было смысла, не плоть свою желал оберечь и оборонить, а именно часы от «Картье», до чего дошел, якобы не тряпичник и не барахольщик! Часы следовало снять и выкинуть! А кактус? Отчего он озверел? Или он набросился все же на украшение запястья? Что-то в часах и даже в самом их присутствии в квартире взбудоражило растение?
Или ему, Соломатину, подавали знак? Какой? Неведомо.
Все надо было обмозговать.
Соломатин ходил по квартире обеспокоенный. Готовый к опасностям ходил.
«А не отправить ли горшок с мексиканским отродьем в мусоропровод?» - размышлял Соломатин. Нет, ни в коем случае, услышал Соломатин от кого-то подсказку. Он обернулся. Пройдохи в колпаке звездочета и в загнутых шутовских туфлях-пигашах за спиной не обнаружил. И вспомнил, что в последние дни, как и было обещано Полосухиным, его не отвлекали.
В субботу Соломатин явился на встречу с Елизаветой. Сыпал снежок, и очередь в уже знакомый клуб стоически мерзла. Соломатин осторожно поинтересовался у Елизаветы, не случались с ней вчера или позавчера хоть бы и мелкие неприятности. Нет, ничего этакого вроде бы не было… Поутру Соломатин снял с кисти правой руки бинт, но следы разбойного нападения кактуса были заметны, и он держал руки в карманах куртки. У Елизаветы, похоже, возникли некие подозрения, но она их не высказала.
– Пойдем в клуб?
– робко предложила она.
– Пойдем, - вздохнул Соломатин.
Вздох его был вызван мыслью о фейс-надсмотрщике. Хоть какой бы новый распорядитель хозяйничал нынче при стеклянно-хрустальных вратах с золочеными пластинами обводий. Нет, на зеленом ковре у врат стоял именно Стасик Кирьяков. При виде Елизаветы с Соломатиным он просиял.
– Сегодня вас в списке нет, госпожа Бушминова!
– возвестил Кирьяков, радуя себя и всех вокруг.
«Бушминова, - отметил Соломатин.
– Пока еще Бушминова».
Елизавета достала мобильный и произнесла необходимые слова.
– Через полчаса вам принесут дополнительный список, - сказала Елизавета.
– Замечательно, - кивнул Кирьяков.
– Понадеемся, что в дополнительный список вас впишут. А пока подождите где-нибудь поодаль.
При этом Кирьяков с почтительным поклоном пропустил в недра клуба несколько личностей, не заглянув ни в какие списки.
«Зря я его в прошлый раз назвал Пердошей, - опечалился Соломатин.
– Это и само по себе дурно и мелко…»
– Поодаль мы не отойдем, - сказала Елизавета, - а постоим здесь под козырьком.
– Отойдете, - властно произнес Кирьяков.
– Здесь вы мешаете проходу людей.
– Андрюшенька, взгляни на часы, - сказала Елизавета, - какое сейчас точное время?
«У самой есть часы, - подумал Соломатин.
– Проверяет, что ли, не выбросил ли я ее поощрительный приз? И видно, что нервничает…»
Соломатин сдвинул рукав куртки и предъявил подруге расположение стрелок.
Сейчас же со Стасиком Кирьяковым произошла метаморфоза. Он растекся морковным киселем и пропел сладкогласно:
– Извините! Не признал. Оплошал. Из-за недостатка образования. Проходите! Проходите. Милостиво просим. Просим милостиво.
И будто был готов носовым платком согнать снежок с обуви госпожи Бушминовой и ее спутника.
– Что это с ним?
– удивился Соломатин уже в недрах клуба.
– Вспомни рассказ Здеси Ватсон о ее бархатной сумочке, - сказала Елизавета.
Соломатин рассмеялся. И тут же ощутил, что на него кто-то смотрит. Из-за колонны. Глаза смотревшего сейчас же исчезли. Но взгляд запомнился.