КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК

Орлов Владимир Викторович

– Сергей Максимович, - сказал Квашнин.
– Вы смотрите на меня с испугом. Отчего?

– Да нет… - начал было Прокопьев, но не выдержал и проявил бестактность: - Что это у вас на щеке? Как будто бы ухо…

– Какое ухо?

– Третье… Не на этой щеке, на правой…

Было видно, что Квашнин обеспокоился, занервничал, рука его, поначалу ощупывавшая левую щеку, теперь пыталась сорвать что-то с правой щеки, дергала, щупала кожу и ничего сорвать не смогла.

– Ничего нет… - прошептал Квашнин, не слишком, правда, уверенно.

– Привиделось!
– взволновался Прокопьев.
– Привиделось!

Извините! Освещение было такое… Вы так стояли… Привиделось… Извините за дурость!

«Именно дурость!
– не мог успокоиться Прокопьев.
– С чего мне померещилось какое-то третье ухо?»

– Так, - сказал Квашнин, - вы, Сергей Максимович, пришли ко мне как эксперт Государственной комиссии?

– Необходимость у меня иная, - не сразу произнес Прокопьев.
– Я пришел к вам из-за Даши. Из-за Дарьи Тарасовны Коломиец. Чтобы узнать, жива ли она, и если жива, где она и что с ней.

Квашнин молчал.

– И как член Государственной комиссии я обязан задать вам несколько вопросов, - Прокопьев начал будто оправдываться.
– Но это потом. Это теперь дело второстепенное…

– Кто такая Даша?
– спросил Квашнин.

– Вы прекрасно знаете, какая, - сказал Прокопьев.
– Вы купили закусочную в Камергерском переулке, а она работала там буфетчицей.

– Ах, эта Даша, - Квашнин словно бы из глубин памяти выковырнул некую соринку. Поморщился. Сказал раздраженно: - А вы наглец, господин Прокопьев. Дерзить позволяете себе. Хоть и родились не с той буквой. Но может, из-за этой буквы и дерзите?

– Я понимаю, - сказал Прокопьев.
– Вы можете пригнать сюда толпу охранников, и они вышвырнут меня. Но раз вы признали меня наглецом, я наглецом и продолжу быть.

– Отчего вы решили, - спросил Квашнин, он подошел к столу, стоял теперь напротив Прокопьева, каменный и суровый, будто командор из пиренейских легенд, - что меня должна занимать судьба буфетчицы Даши?

– Оттого, что вы ее любите, - сказал Прокопьев.

Квашнин усмехнулся уголком рта, выказал раздражение.

– Но скорее всего и не любите, - не удержался Прокопьев, - а просто желаете осуществить каприз. Пополнить коллекцию. Добавить к «Бентли», бетономешалке, к дамам, от которых вы устали, еще и буфетчицу Дашу. В особенности, после того, как эта девчонка не приняла ваши предложения.

– Вы не только наглец, - тихо произнес Квашнин (Прокопьеву показалось: прошипел), - но и…

Он не договорил. Четки швырнул на стол. «А ведь он сейчас возьмет мухобойку, - подумал Прокопьев, - и прибьет меня!» Не дожидаясь действий Квашнина, Прокопьев вскочил, схватил (стол был узок) Квашнина за отвороты пиджака, вскричал:

– Да! Ради каприза! Да! Ради коллекции!

Квашнин отбросил от себя Прокопьева толчком ручищ дровосека, вернул наглеца на стул, сам уселся в хозяйское кресло. Молчал, насупившись.

«Что со мной?!
– бранил себя Прокопьев.
– До какой мелкой глупости я дошел! Будто пятиклассник, насмотревшийся "Ералаша"!»

– Да, мы ведем себя, как дети, - сказал Квашнин.
– Как самец с самцом. Как два тетерева. Выходит, что и у вас свой каприз, Сергей Максимович.

– Выходит, - сказал Прокопьев.
– Но может быть, это и не каприз…

– Посчитаем, что мы остыли, - сказал Квашнин.
– Я, естественно, мог бы отдать

распоряжение службе безопасности. Но я заинтересован в сотрудничестве с вами. Этой темы сейчас касаться не будем. Предположим, вы в чем-то правы в мыслях о моем отношении к Даше… Дарье Тарасовне… Но отчего вы напали на меня, будто я искалечил ей жизнь? И почему вы хотели узнать именно от меня, жива ли Даша, где она и что с ней? Объясните мне.

И Прокопьев объяснил.

Сознавая, что слова его могут оказаться невыгодными и для Даши, и для него самого, и что слушатель его, если смог держать в лапах две отрасли, - человек со счетным устройствам в мозгах, и прочие люди для него - цифирки, иногда образующие числа, Прокопьев все же рассказал Квашнину о многом. В мыслях обзывал себя лопухом. Но остановиться не мог. Будто кто-то подзуживал его поделиться знанием обстоятельств дела. Рассказал о пересудах бывших товарок Даши по Камергерскому переулку («мы-то знаем точно»), о своей поездке в Долбню и в Марфино, о том, что Дашу загнали в угол и продолжают облаву, пока она не примет чьи-то условия, что облавой руководит изящных свойств режиссер, что Даша, униженная и поверженная, пропала, милицией объявлен розыск, но толку никакого. От некоего ведуна, имя называть нельзя, Прокопьев услышал слова о Даше: «Жива. Саркофаг. Горный хрусталь». Но слова эти можно посчитать и бредом утомленного отысканием истин ученого.

Квашнин слушал его, закрыв глаза и перебирая черные камушки четок. Прокопьев не ощущал его сейчас своим недоброжелателем или соперником. Но мало ли какие помыслы могли возникать в голове Квашнина, не исключено, что и самые злодейские.

– И вы полагаете, - открыл глаза Квашнин, - что облаву на некую буфетчицу устроил я?

– Она для вас не некая буфетчица, - сказал Прокопьев.

– Не суть важно. Важна облава… Стало быть, устроил ее я?

– Похоже на то… И даже осведомленный и догадливый милицейский майор в Долбне склонен к этой мысли…

– Нужна ли мне эта облава?
– спросил Квашнин.

– По этому поводу можно строить только догадки, - сказал Прокопьев.
– Двенадцатилетнему сынку губернатора, проживающего в Лондоне, захотелось иметь в прикупленной папашей команде любимого им футболиста Карлоса Альберто, и сейчас же Карлос Альберто без всякой пользы для команды был приобретен. Зачем-то вы пожелали стать хозяином закусочной в Камергерском переулке, теперь там глупейшее заведение с пустующими столиками! Но от помещения вы не откажетесь из-за упрямства и досады. Хотели вы этого или не хотели, но сейчас в вашей житейской практике главное - «прибудет». И ничего не должно убыть! Но вот бочка, неизвестно зачем понадобившаяся вам, взяла и улетела из сада слесаря Каморзина, а и ее вы намерены отыскать и изловить.

– Вы нервничаете, злитесь на меня и опять желаете все свести к капризу и коллекции, - печально сказал Квашнин.
– Впрочем, спасибо за нравоучение. Но у вас в голове конструкция, и я в ней размещен. А вы не знаете моей натуры. И даю вам слово: никакой облавы я не затевал. Лишь от вас я услышал о злоключениях Даши. Да, для меня она - не некая буфетчица. Я лукавил. И рассказом своим вы меня не уязвили. Естественно, и не обрадовали.

Квашнин встал, снова подошел к окну, пальцы его, теребившие четки, дрожали.