Камешек Ерофея Маркова
Шрифт:
– Никак заплутал, человече?
– К деду Фотию шел. Не ты ли им будешь?
Старик снова приставил ладонь ко лбу, оглядел чужака и без приветливости сказал:
– Ежели к Фотию, то – пришел. Шагай за мной. Пса не опасайся.
Сняв лыжи и воткнув их в сугроб, Савватий следом за Фотием вошел в избу, за ним вбежал и пес. Савватий обнажил голову и словно бы хотел перекреститься, но помедлил, Фотий наблюдавший за незнакомцем, строго сказал:
– У меня образа на месте.
– Не углядел разом.
– Видать,
– Глаза в справности, но от снежного огня под солнцем в них красные шарики мечутся.
– Это пройдет.
– Снять одежу дозволишь?
– Обязательно.
Савватий скинул со спины котомку, снял полушубок. Все сложил на лавку около двери.
– Чего мнешь одежу? Вешай на стену.
Савватий повесил котомку и одежду на колок.
Собака, слыша спокойный голос хозяина, прониклась доверием к чужаку, обнюхав его ноги, полы подрясника, повиляла хвостом и легла возле печки, часто позевывая.
Савватий, отодрав с усов льдинки, намерзшие от дыхания, трижды перекрестился и поклонился в пояс хозяину. Фотий, ответив учтивым поклоном, спросил:
– Отколь же ко мне шел?
– Из Моховки. Послал к тебе Никон Костыль.
– Никон мужик правильный. Ты ему кем приходишься?
– Да вроде, как и тебе, – чужаком.
– Чудеса. Не возымев к тебе доверия, Костыль тебя ко мне дослал. Никак темнишь истину, человече? А ведь ты инок.
– Сущую правду сказываю.
Фотий, прищелкнув языком, уставился на чужака, заложил руки за спину и спросил:
– Какой краски волос в бороде Никона?
– Смоленый, но шибко припачкан сединой.
– Облик у бороды какой?
– Схожа с клином, коим бревна раскалывают. – Поняв, что старик чинит ему пристрастный допрос, Савватий сам добавил заметное в облике Никона: – Левая бровь у мужика надвое порушена. На правой руке у большого пальца нет ногтя.
– Тогда выходит, что Никон тебя прислал.
Фотий подобрал с полу лучину, сложил ее под дрова в печке, тоненькую щепань запалил от огонька лампадки и поджег ею лучину. Посмотрел на чужака и, увидев, что он все еще стоит, предложил:
– Садись. Лавок много. Отдохнешь, скажешь, зачем тебе Фотий понадобился. Может, поесть собрать?
– Благодарствую. Соснуть дозволь.
– Ложись.
– Тут можно? – Савватий указал на приступок возле печки.
– Пошто тут. На печь лезь, там медвежья шкура расстелена.
Савватий снял валенки:
– Добрая то речь, что в избе есть печь.
– Спи вдосталь. Будить не стану, почитай себя моим гостем…
Савватий, проснувшись, слез с печки. Не сразу он увидел старика у стола в переднем углу, а тот заговорил без недавней сухости в голосе:
– Неплохо соснул, человече. Другой раз самовар подогрел.
– Разбудил бы.
– Жалел. Чать, не по большаку шагал, а глухоманью. Ополосни лик. В рукомое вода не студеная, утрось налил. Медок
– Чьи угодья-то будут, кои караулишь? – спросил Савватий, допив первую кружку.
– Карнаучихины. Слыхал про такую хозяйку?
– Не помню. Как она к людям?
– По-всякому. В госпожи из нашего сословия вышагала. Все же от господ разнится. Приобыкла глазунью есть, посему курям иной раз и овсеца не жалеет, чтобы на яйца не скупились. Конешно, живет себе на уме, только скажу, что расположение к работным людям вконец не остудила. Но все одно: сколь волка ни корми, все в лес смотрит. Знамо, жить возле нее людям можно; хомут тот же, а люди робить идут, потому иной раз кашу маслом маслит.
Старик налил гостю вторую кружку:
– Ешь досыта и зачинай сказывать, чего тебе Фотий понадобился.
– Пришел к тебе на постой проситься до вешних дней.
Фотий от удивления даже расплескал из кружки воду на стол.
– Может, скажешь, чего в монастыре сотворил, что пришлось из него ноги убрать? Уж не своровал ли? Понимай, я человек к богу с верностью.
– Я не монах.
– Как так?
– Беглый я.
– Знамо, беглый, ежели у меня сидишь, а не в своей келье.
– Из острога убег.
– Господи Иисусе!
– Вот и прошу укрытия. Потому ловить меня станут все, кому положено.
– Погоди. Дай понять. Пошто же монахом обрядился?
– В эдаком обличье легче оберегаться.
Фотий улыбнулся:
– Пожалуй, и верно. Какой с монаха спрос. Ежели правду говоришь, то не утаивай, за что в остроге сидел?
– Бунтовал с заводскими.
– Из каких мест родом?
– Из Каслей.
– Кем робил?
– По литейному делу.
– Может, имя скажешь? Мое знаешь, а мне твое знать охота.
– Скажу, ежели пообещаешь укрыть у себя.
– Гнать не стану.
– Крышин я. Савватий.
Лицо Фотия мгновенно стало суровым, он стукнул кулаком по столу:
– Ты, человече, из меня на старости лет дурака не строй. Ты чьим именем себя помянул?
– Своим.
– Бессовестный! Эдакое вранье перед стариком чинишь? Не знаешь, видать, какой человек Крышин Савватий. Да как ты осмелился его именем заслониться!
– Ты его сам видал?
– Нету! Но доброго про него от людей многонько слыхал.
– Никон мне поверил.
– А пошто же укрытие не дал?
– Сгорел скит, в котором можно схорониться.
– От меня Никоновой доверчивости не дождешься. Слушай, что скажу. Савватия Крышина генералы да господа заводчики по всему Северному Уралу ловят. Вон где!
– Сказывал же тебе, что убег из острога.
– Из какого?
– Из верхотурского.
– Из верхотурского?..
Окончательно растерявшись, Фотий не отрывал глаз от гостя, не зная, чем еще проверить правду его слов, все же попросил: