Камилла
Шрифт:
– Нет, – отрезала я.
– Ну, ладно. Когда ты завтра ко мне придешь?
– Не знаю. Созвонимся.
– Камилла, я думала, мы с тобой лучшие подруги.
– Так и есть.
– Тогда завтра прямо с утра приходи ко мне.
– Хорошо, – сказала я, потому что иначе мне было никак от нее не отделаться.
– Значит, до завтра.
– О'кей, до свидания. – И я повесила трубку.
Я приоткрыла дверь телефонной будки и сказала Фрэнку:
– Мне надо позвонить маме.
Он кивнул, потом спросил:
– Сказала
– Нет. Я не сказала ей, где нахожусь.
– Молодец, – сказал Фрэнк.
Я прикрыла дверь телефонной будки и набрала домашний номер. К телефону подошел папа.
Я сказала:
– Папа, это Камилла.
Он тут же закричал:
– Роуз, это Камилла! – Потом сказал в трубку: – Камилла, мы так тревожились о тебе. Где ты была?
Потом заговорила мама, и я представила себе, как она вырвала у него из рук телефонную трубку:
– О, Камилла, дорогая, дорогая! Я схожу с ума! Где ты… Что с тобой случилось?
Я не могла соврать, что была у Луизы, они же ей без конца звонили. Я просто сказала:
– Ничего не случилось. Со мной все в порядке.
Я говорила холодно и в душе не испытывала жалости к маме, еще не оправившейся от волнения.
– Где ты находишься? – кричала она. – Иди домой, сейчас же иди домой!
– Приду домой ночевать, – сказала я.
– Камилла, что происходит? Почему ты так разговариваешь? Где ты? Иди домой, иди домой!
Мне хотелось заткнуть уши или повесить трубку, чтобы прекратить этот разговор. Потом снова трубку взял папа:
– Камилла, я не знаю, что за ерунду ты творишь, но ты должна сейчас же прийти домой.
– Хорошо, приду.
Я повесила трубку и выбралась из будки.
– Мне надо домой, – сказала я.
Фрэнк выудил свои перчатки из карманов и надел на руки.
– Я провожу тебя. Пошли.
– Спасибо, – сказала я.
Когда мы поравнялись с моим домом, Фрэнк сказал:
– Я буду ждать тебя завтра утром в девять в Метрополитен-музее.
– Не могу, я обещала Луизе, что я…
– О, черт бы драл Луизу! Ладно, тогда я спасу тебя из ее когтей сразу после ланча.
– Спасибо, – сказала я, а сама подумала: «Если б только я могла сейчас остаться с Фрэнком! Если б только мне не надо было от него уходить!»
Когда я вернулась домой, то получилась так, точно я консервная банка, а мои родители – консервные ножики, которые стараются меня открыть. Почему я не пошла после школы домой? Да почему я не пришла домой к обеду? Почему я им не позвонила? И о чем только я думала? Если я не умею распорядиться своей свободой разумно, так эта свобода будет мне запрещена.
А я стояла, уставившись на свои ноги, и на все вопросы тупо отвечала: «Не знаю».
Потом папа позвал меня в свой кабинет, сел в кожаное кресло, а я стояла рядом, точно он профессор, а я провинившийся студент, которому делают втык. Папа сказал мне мрачным
– Камилла, я не могу объяснить себе твоего поведения.
Я ответила:
– Прости, пожалуйста.
Затем он сказал, как бы с трудом выговаривая слова:
– Я обвиняю себя. Я не должен был задавать тебе все те вопросы, когда мы с тобой обедали в ресторане в тот вечер. Я был… Я был не в себе.
– Нет, – сказала я. – Не в этом дело.
– А в чем же?
– Я не знаю.
Потом он сделал попытку объяснить мне все по-своему, как Жак днем тоже по-своему старался мне объяснить:
– Камилла, твоя мама очень красивая женщина.
– Да, – отозвалась я.
– А Ниссан очень умный мужчина. Он много льстил твоей маме, и, возможно, на какое-то время у нее закружилась голова. Но это не так уж и серьезно, и кругом виноват Ниссен, а не мама. Во всяком случае между твоей мамой и Ниссеном все кончено. То немногое, что было, – оно позади.
Я смотрела на него и думала, верит ли он в то, что говорит, или просто произносит те слова, которые, по его мнению, я хочу или должна услышать. Но лицо его было неподвижно, как у статуй римских сенаторов в Метрополитен-музее, и глаза были такими же невидящими, как у этих статуй. Он продолжал:
– Камилла, я знаю, ты в том возрасте, когда все сильно на тебе отражается. Но ты должна помнить: все, что ты делаешь, так же сильно отражается на других людях. После того… после того, что случилось с мамой вчера вечером, убегать из дому было с твоей стороны по меньшей мере недобрым поступком. Я хочу, чтобы ты сейчас пошла к ней, сказала бы ей, что ты ее любишь, и принесла свои извинения.
И тут я задала своему отцу странный вопрос, который как-то непроизвольно у меня вырвался, и я сама удивилась не меньше, чем он.
– Папа, я была случайностью?
Он помолчал, потом спросил:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Вы с мамой хотели иметь детей или это просто случилось?
– Конечно же, мы хотели ребенка, – ответил папа. – Я очень хотел. – Но он не смотрел на меня. Он смотрел на промокашку на своем столе и при этом рисовал на ней какие-то странные закорючки. – Мне кажется, – продолжал он, – в последнее время ты слишком много видишься с Луизой Роуэн. Ты набралась от нее всяких странных идей. Почему ты не дружишь с другими девочками в школе?
– Я дружу, – ответила я и пожалела, что задала этот вопрос. Теперь ответ на него был мне совершенно ясен.
Папа пристально на меня посмотрел.
– Камилла, – сказал он, – ты не должна так переживать. Увидишь, все будет в порядке.
Он положил мне руку на плечо, и мне так хотелось его обнять и сказать ему, как я его люблю. Нет, он никогда не узнает, что на пятый звонок мама сама взяла трубку. Но я ничего не сказала, а он попросил:
– А теперь иди к маме.
Я отправилась в мамину комнату.