Камин для Снегурочки
Шрифт:
– Эй, Галя! Ну и горе! Только что умерла твоя мама!
За кулисами замерли все: подпевка, балет, музыканты. В головах у них одновременно мелькнула одна мысль: сейчас певица впадет в истерику, концерт, естественно, сорвется, придется платить неустойку, публика, разозлившись на кумира, проигнорирует следующие выступления – одним словом, хуже некуда.
Богачева глянула сквозь щель в занавесе в зал и громко возвестила:
– Значит, так, я ничего не слышала! О смерти мамы вы мне
И, сверкая улыбкой, вылетела на подмостки, спела, сплясала, потом рыдала и выла в гримерной. Не знаю, правильно ли она поступила, но именно такое поведение за сценой называют «профессиональным». Наплевать, что с тобой: болезнь схватила за горло, а горе за сердце, работай, это шоу-биз, мясорубка, сцена, которая безжалостно раздавит тебя, но и даст минуты невероятного подъема, ощущение счастья и безграничной власти над тысячами людей. Эстрадные актеры – самые счастливые и самые несчастные люди на свете…
– Эй, Танька, – пнула меня Рита, – чего стоишь с открытым ртом? Живо зашей дырку на юбке, вот тут.
Вынырнув из некстати налетевших на меня философских размышлений, я привела в порядок костюм, приволокла Рите кофе и отправилась искать Ваньку. Он курил, сидя на подоконнике.
– Ну и помойка этот «Рокко», – с возмущением сказал он, увидев меня.
– Не хуже других, – хмыкнула я, устраиваясь около него.
– Тут буфета нет! Только в зале!
– Хочешь бутербродов? У меня есть, и кофе в термосе.
– Потом, – вздохнул Ваня, – если честно, больше всего я хочу спать! Один! Трое суток!
– Отоспишься когда-нибудь, – пообещала я.
– Ага, – мрачно ответил Ванька, – после дождичка в четверг, когда рак на горе станцует!
– По-моему, он там свистеть должен.
– Кто?
– Рак на горе.
– О господи! – дернул плечом Ваня и замолчал.
Я посидела некоторое время молча, а потом спросила:
– Куда деваются те, кто сходит со сцены? Чем они потом занимаются?
Ваня швырнул окурок на затоптанный пол.
– Фиг их знает. Кто-то в бизнес идет, если денег накопил. Иногда в продюсеров превращаются, если очень большим «старом», в смысле звездой, был, то могут на телик позвать или на радио передачку какую-нибудь отстойную вести. А так доживают тихонько, мужики женятся, детей заводят, бабы тоже семью сколотить пытаются.
– Ну не все же в старости сходят со сцены, – возразила я, – вот, например, Настя Звягинцева ушла в расцвете лет.
– Подгнивший с одного бока бутон, – скривился Ваня, – осетринка второй свежести.
– Но ведь она еще и не совсем плохая!
– Ну верно.
– И где она сейчас?
– Фиг знает, небось домой подалась, не москвичка же.
– Помнишь, откуда Настя прикатила?
Ваня
– А тебе зачем?
– Очень надо.
– У Свина спроси, он ее вывез.
– Я Семена боюсь, еще заорет.
– И правильно, – одобрил Ваня, – народ только крик понимает, по-хорошему никто шевелиться не станет.
– А где Настя в столице жила?
– В поселке, у любовника.
– У тебя ее телефона нет?
– Ну… имелся номерок.
– Можешь найти?
– Вот пристала, – возмутился Ванька, – отдохнуть не дала перед концертом.
– Поищи, пожалуйста, – ныла я.
Парень вытащил растрепанную донельзя записную книжку и начал осторожно перебирать листочки.
– Пиши, – заявил он, – у меня два телефона.
ГЛАВА 21
Получив заветные номера, я, трясясь от возбуждения, дождалась, пока Рита отправилась на сцену, забилась в пустую гримерку, заперлась изнутри и позвонила.
– Алло, – ответил мужской голос.
– Можно Настю?
– Кого?
– Звягинцеву.
Из трубки полетели гудки. Решив, что разговор прервался по техническим причинам, я еще раз набрала тот же номер, на этот раз ответила женщина:
– Слушаю.
– Будьте любезны, позовите Настю.
– Тебе же сказали, – зло отозвалась незнакомка, – нет тут такой! Чего трезвонишь!
– Простите, но мне дали номер…
– Выброси его!
– А он давно у вас?
– Твое какое дело? – прошипела дама, и трубка снова стала издавать гудки.
Тяжело вздохнув, я решила попытать счастья с другим номером и, набрав его, услышала тихий, робкий голосок:
– Говорите.
– Позовите Настю.
– Какую?
– Звягинцеву.
– Такой здесь нет.
Но я все же не оставляла надежды. В конце концов, Настя могла выйти замуж и сменить фамилию, я ищу Звягинцеву, а она давным-давно Иванова.
– А какая есть? Позовите ее.
– Никакой, тут я живу, Светлана.
Я топнула ногой, ну и люди! Если живет одна, зачем спрашивать: «Какую»?
– Это ваша квартира? – решила я продолжить расспросы.
– Нет, бабушкина.
– Вы тут давно живете?
– Полгода.
– А прежних жильцов знаете?
– Кого?
– Ну тех, кто до вас жил?
– Нет, – пролепетала девушка.
Я приуныла, кругом облом и полнейшее невезение, но тут собеседница совершенно неожиданно закончила:
– Это невозможно.
– Что?
– Знать тех, кто до нас тут обитал.
– Почему же, – вяло возразила я, – иногда жильцы, уезжая, оставляют своим «сменщикам» новый адрес, просят сообщить тем, кто станет их разыскивать.