Камни его родины
Шрифт:
– Все просматривается до самого пупка, – с непонятным раздражением настаивал он.
– Во всяком случае, я рада, что ты хоть соизволил заметить это, – улыбнулась Трой и тут же добавила: – Знаешь, Винсент, в твоей биографии есть такие пикантные подробности, что не стоит тебе разыгрывать из себя пуританина.
И она ушла, предоставив Винсу допивать в одиночестве виски и обдумывать этот многозначительный намек. Он залпом проглотил то, что было в стакане, потом долго бродил по старинному дому, который давно опостылел ему – не столько своей древностью, сколько способностью
Этот портрет почему-то уже не давал ему прежнего, очень приятного ощущения спокойной уверенности в себе.
Отчасти потому, наверно, что старуха Ханна все больше напоминает ему Трой – не теперешнюю, а такую, какой она, надо думать, станет с годами: слишком узкие, детские плечи, слишком большая голова, упрямый подбородок... Правда, художник в простоте душевной слегка исказил черты своей модели, но все равно, примитив или не примитив – Ханна отвратительна!
Винс поднялся в кабинет, раскрыл номер «Аркитекчерел форум», но тут перед ним всплыло лицо Пэт Милвин... Окончательно взбешенный, он швырнул журнал через всю комнату и вскочил с кресла. Пойти вниз, выпить...
На площадке он вдруг остановился и угрюмо прислушался.
Так оно и есть. Видно, он разбудил ее. Винс снова прислушался.
Определенно проснулась. Уже не хнычет, а ревет.
И почему так получается: когда Трой дома, Дебору пушками не разбудить, но стоит ему принять вахту...
Винсент побрел в детскую. Вынув плачущую девочку из кроватки, он отнес ее в ванную комнату, положил в резиновую ванночку и начал распеленывать.
– Нет, Дебби, не может этого быть! – приговаривал он, повторяя слова Трой и стараясь подражать ее веселому, спокойному тону. – Никогда не поверю, что ты опять так неприлично набезобразничала в пеленки!
Но, очевидно, в его голосе не было необходимых магических свойств, и Дебора продолжала реветь.
Он что-то без конца развязывал и распутывал, и наконец У удалось распеленать Дебби. Это всегда было для него: Дебора так сучила ножками и пищала, что он терял голову.
Меняя грязные пеленки, он чертыхался про себя, думал о своей неловкости и о том, что человек, у которого богатая жена, не должен был бы возиться с такой гадостью.
И ведь сколько раз он намекал Трой, что не худо бы нанять если уж не настоящую няню, то хотя бы какую-нибудь простую женщину, которая умеет обращаться с детьми и будет при Деборе день и ночь.
К тому времени, когда Винс перепеленал дочку, напоил ее в кухне молоком из бутылочки, убаюкал и снова уложил в кроватку, уровень его отцовской нежности катастрофически понизился.
Спустившись в маленькую гостиную, он налил себе двойную порцию виски. Обида и злость прямо бушевали в нем, он давал себе клятвы подыскать вместо Пьетро человека, на которого можно будет положиться.
Плохо, когда в фирме несколько компаньонов. Тут уж о крупных кушах и речи быть не может. Получаешь какие-то крохи, которые расходятся неизвестно куда. Во всяком случае, так обстоит дело сейчас. «Скоро ли
А пока что, несмотря на все труды, и старания, и престиж имени Остина, приходится довольствоваться жалкими грошами. Да, по его масштабу это гроши. Впрочем, можно было бы примириться даже с этим, если бы его отношения с Эбби не приняли такого...
Винс встрепенулся: на подъездной дорожке зашуршали шины. Он смял только что закуренную сигарету и бросился к входной двери. Должно быть, Трой ушла с вечера раньше, чем предполагала. Почувствовала, до чего ему сейчас тошно, и поспешила вернуться. Как это внимательно с ее стороны, как мило! Вот она войдет в дом, и он сразу поблагодарит ее и...
Выглянув в окно, он обнаружил, что на дорожке Действительно стоит машина, но чужая: огромный черный «кадиллак», сделанный явно по специальному заказу. Винс Распахнул дверь.
– Сэр, близко тут до Помройского шоссе? – спросил шофер.
– До Помройского шоссе? Нет, пожалуй, не очень.
Задняя дверца открылась, из машины вылез мужчина и быстро зашагал к Винсу.
– Простите за беспокойство... – Выговор протяжный, должно быть, южанин, хотя и не с крайнего юга. – Мы то сбились с дороги. Можно воспользоваться телефоном? Буду очень обязан.
– Пожалуйста. – Винс был в восторге: что угодно, кто угодно, только бы рассеять скуку этого вечера.
Он пропустил гостя вперед. Крупный человек с большими торчащими ушами и жесткой шевелюрой. Лицо добродушное, хотя, может быть, эта открытая улыбка обманчива. Судя по живым карим глазам, безусловно проницателен. Незнакомец назвался: Бенсон Чарни. Имя что-то говорило Винсу, но он никак не мог вспомнить, что именно.
– Помройское шоссе... Если вы подождете секунду, я принесу сверху карту.
– Премного обязан.
– Располагайтесь, мистер Чарни. – Винс указал на большую гостиную справа от холла. – Сию минуту вернусь. – Он стрелой взбежал по лестнице и подошел к большой, вставленной в раму карте, которая принадлежала Вернону Остину и до сих пор все еще висела над чертежной доской. На карте были обозначены все шоссе, дороги, ручьи и речки вокруг Тоунтона. Винс нашел Помрой, оторвал кусок кальки и перечертил на нее дорогу.
Вернувшись, он увидел, что Бенсон Чарни бродит по комнате и внимательно разглядывает горчично-желтые стенные панели, искусную резьбу камина и строгую мебель восемнадцатого века.
– Черт знает что такое! – воскликнул Чарни со своей обаятельной улыбкой. – Стоит мне приехать в эти места, как я немедленно сбиваюсь с дороги. Зато в Западной Виргинии я знаю каждую тропку, каждое болото. Всюду с закрытыми глазами проеду...
Едва он назвал Западную Виргинию, как точная память Винса сработала и восстановила цепь ассоциаций. Из толщи журнальных статей – из «Лайф» или какого-то другого коммерческого журнала – вынырнула фамилия Чарни. Теперь Винс вспомнил. Пластмассы. Крупный воротила. Перед его глазами возникли фотографии заводов, товарных поездов, рабочих поселков...