Камни его родины
Шрифт:
– Джек!.. – Голос Нины странно вздрагивал. – Вы никогда не позволяли мне посмотреть на вас. – Она протянула руку к его лицу. – Вы никогда...
Данбар отскочил от нее и размахнулся. Эбби услышал звук пощечины и хриплый возглас:
– Ах ты, сука этакая!
И еще он услышал рыдание Нины и увидел, как она покачнулась, не сгибаясь, и прижала руки к щекам. А разъяренный Данбар влез в машину и громко хлопнул дверцей.
Эбби долго сидел в машине, все еще стоявшей на шоссе. Сидел, собираясь с силами. Потом
– Эб? – голос Нины.
– Да. – Он свернул в уборную, налил себе стакан воды и принял пиробензамин. До сих пор у него еще ни разу не было приступов астмы в это время года.
Когда он вошел в гостиную, Нина сидела на длинной кушетке у камина. На коленях у нее лежал журнал. Эбби отвернулся. Не мог заставить себя посмотреть ей в глаза. Он сел, закурил, но тут же положил сигарету в пепельницу почувствовал, что сразу начнет задыхаться.
– Как прошло собрание? – спросила Нина и, Не дожидаясь ответа, добавила: – Мне жаль, что все так получилось, Эб. Я понимаю, что была не права, но...
– Это неважно, – сказал Эбби. Он по-прежнему не глядел на нее.
– Лучше бы я пошла с тобой. Я должна была пойти, – через секунду сказала она.
Он кивнул. Если бы можно было убежать из дому! Потом он услышал собственный безразличный голос.
– Что ты делала? Кто-нибудь заходил?
– М-м... Да, заходил.
Эбби оторвал глаза от пола. По непонятному ходу ассоциаций он подумал о Раффе Блуме. Вспомнил, что собирался позвонить ему и спросить, как прошло выступление перед строительным комитетом ньюхиллской школы.
– Позвонил Джек Данбар, – сказала Нина. – Он был чем-то расстроен и заехал выпить со мной. Молоко, разумеется.
– Да? – Эбби наконец взглянул на нее. Она листала журнал, низко опустив голову. Хотя фигура ее тонула в тени, чувствовалось, как она напряжена.
– Он меня просто извел, – сказала Нина. – Вел себя как какой-то паршивый подросток. Представляешь, полез ко мне с нежностями... Мне пришлось просто драться с ним... В конце концов я его выставила.
Эбби стало так трудно дышать, что он всем телом подался вперед.
– Эб... что-нибудь случилось?
Он заставил себя встать.
– Я приехал раньше, – сказал он, глядя ей в глаза. – Спрятался... да, спрятался у дома... и видел, как он дал тебе пощечину.
Журнал застыл в ее руках, потом упал на пол. Она смертельно побледнела.
– Ты... – Голос ее пресекся. Она тоже встала. – Что ты городишь? Что это значит? Ты, верно, встретил Джека Данбара в городе? Если это он так гнусно оболгал...
– Я видел его здесь, Нина. Видел, как ты цеплялась за него. Слышал, что он тебе сказал. Видел... – Эбби замолчал. В тишине комнаты его свистящее дыхание казалось особенно громким. – Напрасно я позволил Данбару опередить себя. Я сам должен был это сделать.
– Эб!
У него больше не было сил смотреть на нее. Он отвернулся и пошел к дверям.
– Куда ты, Эб? Выслушай меня!
Эбби торопливо дошел до двери, открыл ее и бросился к гаражу. Гравий скрипел под его тяжелыми шагами.
Постепенно ему стало легче дышать. Незаметно для себя он снова очутился в Тоунтоне. Остановив машину на пустынной улице перед строительной площадкой Тринити-банка, он сидел и тупо смотрел на котлован, откуда уже поднимались бетонные опоры будущего стального каркаса.
Здание, заложенное в день смерти Верна.
И теперь он смотрит на него и думает о том, что сейчас умирает еще что-то.
Смотрит и видит только Нину, и как она тянется к Данбару, и как Данбар со всего размаху дает ей пощечину, и как потом она стоит в полутьме, словно парализованная.
Вот до чего дошло. Он ждал и боялся чего угодно, только не этого. Это ему и в голову не приходило.
Увидеть, как чужой мужчина бьет по лицу твою жену! И понимать, из-за чего.
Вот почему исчез Уолли Гришэм (правда, в тот раз дело обошлось без побоев). Вот что мог и должен был сделать он сам.
И после этого вернуться домой и выслушивать ее лживые объяснения, и запирательство, и бог весть что!.. И снова смотреть ей в лицо и себе в душу!.. Эбби неподвижно сидел за рулем, без сил и без воли, уставившись на непреклонную симметрию стальных балок.
Идти некуда. Не гордость, нет – нечто большее, чем гордость, запрещало ему пойти к Трой или Раффу.
Немыслимо даже представить себе, что всего лишь час назад он делал доклад в ратуше и агитировал за создание фонда на постройку Дворца искусств!..
Или что совсем недавно волновался из-за того, удачно ли прошло выступление Раффа и удалось ли ему получить заказ!..
А теперь – вот это...
Но Эбби и сейчас пытался добросовестно восстановить в памяти прошлое, уяснить себе, не он ли виноват в том, что Нина стала такой. Нет, положа руку на сердце, он может сказать, что не чувствует за собою никакой вины. Он любил ее и поэтому всегда старался уважать ее желания, ни в чем ей не отказывать – даже в самых неразумных и ребячливых прихотях. И разве не обуздывал он свое мучительное влечение к ней, чтобы у нее не было повода обвинить его в «приставании»? Он надеялся, что его самоотверженная любовь растопит когда-нибудь то, что он принимал за холодность...
О господи, какая это была глупость, какая ложь, какое лицемерие перед самим собой – цепляться за веру в нее, хотя он знал, что никто ей не верит.
Что даже Винс относится к ней с пренебрежительным равнодушием.
И все-таки, по примеру всех любящих, он продолжал наделять ее бесчисленными достоинствами и придумывал для всех ее поступков бесчисленные оправдания.
Эбби вздрогнул, пальцы его крепче сжали руль.
Он слегка повернул голову: ему показалось... да, это действительно проехал бывший его «виллис», это Рафф Блум возвращается из Ньюхилла. Слава богу, Рафф его не заметил.