Камо грядеши (пер. В. Ахрамович)
Шрифт:
Глаза Лигии также наполнились слезами, но она превозмогла себя и, взяв руку Актеи, сказала:
— Вернемся. Помощи следует ждать лишь оттуда, откуда она может прийти.
Они вернулись в атриум, которого не покидали до вечера. Когда стемнело и слуги принесли большие светильники, обе женщины были очень бледны. Разговор каждую минуту прерывался, обе прислушивались, не идет ли кто-нибудь. Лигия все время повторяла, что хотя ей жаль покидать Актею, но так как Урс ждет ее где-то во мраке, то она предпочитает, чтобы все было кончено сегодня. Но от волнения она дышала чаще и громче. Актея лихорадочно собрала драгоценности
Вдруг штора бесшумно раздвинулась, и, как дух, в атриуме появился высокий черный человек с лицом, изрытым оспой. Лигия тотчас узнала Атакина, вольноотпущенника Виниция, который приходил в дом Авла.
Актея вскрикнула, но Атакин низко поклонился и сказал:
— Божественной Лигии от Марка Виниция привет! Он ждет ее с ужином в своем доме, украшенном зеленью.
Губы девушки совершенно побелели.
— Иду, — сказала она.
И обняла, прощаясь, Актею.
X
Дом Виниция действительно был украшен миртами и плющом, из которых были свиты гирлянды по стенам и над входом. Колонны были увиты виноградом. В атриуме от холода была сверху протянута шерстяная пурпурная штора и горело множество светильников, имевших самую разнообразную форму — зверей, деревьев, птиц, человеческих фигур, поддерживающих лампу, наполненную ароматным маслом; были светильники из алебастра, мрамора, позолоченной коринфской меди, — не столь роскошные, как тот знаменитый светильник из храма Аполлона, которым пользовался Нерон, но все же прекрасные и принадлежавшие резцу известных скульпторов. Некоторые светильники были прикрыты александрийским стеклом или заслонены прозрачными индийскими материями, красной, голубой, желтой, фиолетовой, так что весь атриум сверкал разноцветными огнями. Чувствовался сильный запах нарда, к которому Виниций привык на Востоке и очень полюбил. В глубине дома, где сновали мужские и женские фигуры рабов, было также светло. В триклиниуме стол был приготовлен для четверых, потому что кроме Виниция и Лигии в пиршестве должны были принять участие Петроний и Хризотемида.
Виниций во всем следовал словам Петрония, который советовал ему не ходить лично за Лигией, а послать Атакина с полученным от цезаря разрешением, самому же принять ее в доме, и принять приветливо, выказывая ей даже знаки уважения.
— Вчера ты был пьян, — говорил Петроний. — Я все видел, ты вел себя с ней как каменщик с Альбанских гор. Не будь слишком стремителен и помни, что хорошее вино следует пить медленно. Знай также, что сладостно — желать, но еще сладостнее — быть желанным.
Хризотемида держалась относительно этого другого мнения, но Петроний, называя ее своей весталкой и голубкой, стал ей объяснять разницу между опытным цирковым возницей и мальчиком, который в первый раз взошел на квадригу. Потом, обратившись к Виницию, продолжал:
— Добейся ее доверия, утешь ее, будь с ней великодушным. Мне не хотелось бы участвовать в печальном пиршестве. Поклянись Аидом, что вернешь ее в дом Помпонии, — и она будет вся твоя, завтра она предпочтет остаться, чем вернуться к Авлу.
Потом, указывая
— В продолжение пяти лет я во всем поступаю приблизительно таким образом с этой робкой девушкой и не могу пожаловаться на ее строгость…
Хризотемида ударила его веером из павлиньих перьев и сказала:
— Разве я не сопротивлялась, сатир?
— Считаясь с моим предшественником…
— Разве ты не был у моих ног?
— Чтобы надевать на их пальцы золотые кольца.
Хризотемида невольно взглянула на свои ноги — на пальцах действительно сверкали драгоценные камни; оба стали смеяться. Но Виниций не слушал их спора. Сердце его беспокойно билось под пестрой одеждой сирийского жреца, которую он надел ради прихода Лигии.
— Они уже должны выйти из дворца, — сказал он, словно разговаривая сам с собой.
— Да, — ответил Петроний. — Тем временем, может быть, тебе рассказать о колдовстве Аполлония Тианского или историю Руфина, которую я как-то начал рассказывать и не знаю почему не кончил.
Но Виниция равно мало интересовали и Аполлоний Тианский и Руфин. Мысль его была прикована к Лигии, и хоть он чувствовал, что красивее было принять ее в своем доме, чем идти в качестве палача во дворец, однако он все-таки жалел, что не пошел сам за ней, — тогда бы он раньше увидел ее и сидел бы теперь рядом с ней в полутемной лектике.
Рабы внесли треножник, на котором была укреплена бронзовая чаша с горячими угольями, на которые они стали сыпать щепотки мирры и нарда.
— Они теперь повернули к Каринам, — снова сказал Виниций.
— Он не выдержит, побежит навстречу и, чего доброго, разойдется с ними, — воскликнула Хризотемида.
Виниций рассеянно улыбался.
— Нет, нет! Я выдержу.
Он тяжело дышал и явно волновался; видя это, Петроний пожал плечами.
— Нет в нем философа ни на одну сестерцию, — сказал он. — Никогда не сумею я из этого сына Марса сделать человека.
Виниций ничего не слышал.
— Теперь они на Каринах!..
Действительно, в эту минуту они свернули к Каринам. Рабы, называемые лампадарии, шли со светильниками впереди, другие, педисеквы, окружали лектику. Атакин шел сзади и смотрел за порядком.
Продвигались медленно, потому что светильники слабо освещали погруженную в мрак улицу. Ближайшие переулки были пустынны, лишь иногда пробирался одинокий прохожий с фонариком; но по мере того как шествие подвигалось вперед, улица оживала, из темных переулков выходили люди, по двое, по четыре, без фонарей, в темных плащах. Некоторые шли вместе, смешиваясь с толпой рабов Виниция, иные небольшими группами заходили вперед. Иные шатались, словно пьяные. Становилось тесно, лампадарии принуждены были кричать:
— Дорогу благородному трибуну Марку Виницию!
Сквозь занавески Лигия видела эту темную толпу и трепетала от волнения. Надежда сменялась тревогой, и наоборот. "Это он! Это Урс с христианами! Сейчас начнется, — шептала она дрожащими губами. — О, Христос, помоги! О, Христос, помоги!"
Атакин, не обращавший до сих пор внимания, теперь стал беспокоиться при виде напиравшей толпы и необыкновенного оживления улицы. Происходило нечто странное. Лампадарии все чаще принуждены были кричать: "Дорогу лектике благородного трибуна!" С боков незнакомцы теснили лектику настолько, что Атакин приказал отгонять их палками.