Канал имени Москвы
Шрифт:
— Интересно, что их разбудило? — еле слышно промолвил Хардов, и по его лицу пробежала тень.
Глава 9
Кое-что о скремлинах и слизи червя
1
Когда впереди показались первые лодки встречного потока, Матвей Кальян задумчиво посмотрел на воду, затем снова обернулся к альбиносу:
— Ну, и кто выжил?
— Немногие, — уклончиво ответил тот.
— Вань, — начал Матвей осторожно, — мы говорили об этом с Хардовым. Я знаю, что вы не любите
Кальян говорил без напора, будто забрасывая удочки, прикидывая степень допустимого. Он знал таких, как Ваня-Подарок. Вроде бы на первый взгляд шумный весельчак, душа компании, но на самом деле — могила, никогда не сболтнёт лишнего. «Говорун-молчун» — с уважением говорили про таких гребцы. Вообще, выходило интересно: о чём бы ни судачили пустобрёхи, все гиды, с которыми Кальяну довелось вести дела, оказывались людьми приличными, с пониманием. Кальян иногда думал, что, не стань он капитаном, подался бы в гиды.
— И уж если ты говоришь, что нам теперь… понадобятся глаза в тумане, что Хардов будет вынужден взять на борт скремлинов… — негромко промолвил он.
— Я лишь высказал предположение, — ровно произнёс Ваня-Подарок.
— Понимаю. Но всё же попросил бы тебя, дружище… — Кальян кивнул. Вежливо, выказывая уважение к чужим тайнам, и что любопытство его вовсе не праздное (хотя, стоит признаться, очень давно интересовали Матвея Кальяна скремлины, что они за создания. Божьи ли твари или порождения мглы, и если о них ходит столько всего… тёмного, то как же они могут… любить?), а лишь для пользы дела, поэтому он и вынужден настаивать.
— Скажу так, — наконец, сдаваясь, вздохнул Ваня-Подарок. — Те, кто выживает после укуса, они… ну, как после очень страшной болезни, понимаешь, словно чистый лист. Для них всё начинается заново.
— Я слышал, — веско прошептал Кальян.
Правда, ходил по каналу и более зловещий слух. Что только выживший после укуса скремлина может считаться настоящим гидом. Как вроде что-то это им даёт… В подобном суеверии был выражен интуитивный, конечно, страх перед людьми, уходящими в туман, но одновременно и уважение. С другой стороны, на канале чесали языками обо всём — слухи были одним из главных развлечений и, наверное, единственным постоянным источником информации о том, что действительно волновало людей. Но Матвей подумал, что выказывать себя сейчас пустобрёхом-сплетником было бы не столько даже невежливым, сколько просто глупым.
— Слышал, — повторил Кальян, глядя прямо в белёсые глаза Вани-Подарка.
— Но пусть тебя это не успокаивает. Я знаю лишь несколько гидов, которые выжили после укуса скремлина. Один из них — Хардов. Другой — известный тебе Тихон.
— Тихона я сильно уважаю, — заметил Кальян.
— В курсе. — Теперь Ваня улыбнулся. — Он тоже о тебе высоко отзывался.
Кальян, явно польщённый, отвёл взгляд. Затем будто спохватился:
— Вань, но выходит,
— О, даже не пытайся, — запротестовал альбинос и, словно в шутку, добавил: — Если тебя только не покусал скремлин в детстве. Редко это случается; малыши, бывает, выживают. И потом что-то вроде прививки.
— Ну откуда мне знать, чего было в детстве? Мамка, увы, не сказала. Честно говоря, я и родичей-то своих не помню.
— Матвей, поверь мне, ты бы знал, — заметил Ваня-Подарок. — Укусы скремлина… следы, так их не видно, но в плохие дни они как бы чуть-чуть отсвечивают в тумане, а иногда и зуд… чешутся. В плохие дни. Так что укусы хоть и затягиваются, но следы на всю жизнь. Болят, как старые раны.
— Шутишь?
— Просто рассказываю, как обстоят дела.
— Не, ничего у меня не чешется и не светится, — успокоился Кальян. — Правда, я ещё разное слышал, но…
— Вот поэтому и проверять не стоит, — резюмировал альбинос.
Матвей на какое-то время опять задумчиво уставился на воду. Гребцы работали вёслами вполсилы — до места, где собирались забрать группу Хардова, оставалось рукой подать, и иногда в веере брызг появлялась радуга. Бузинский караван давно ушёл вперёд, дмитровские лодки приближались, а солнце переваливало за полдень. Гребцы поприветствуют друг друга, осведомятся, как у кого дела и нужна ли помощь, но лишних вопросов не будет. Кое-что, регламентирующее взаимоотношения людей на канале, не записано в Речной кодекс. Просто так принято. И это хорошо.
— Вань. — Матвей сделал паузу и, как бы по-детски смущаясь, посмотрел на собеседника. — А этот дед… ну, которому Хардов самогону поднёс…
— Паромщик, — спокойным, но несколько бесцветным голосом подсказал альбинос. — Ещё его зовут Перевозчиком.
— Ну… да, — согласился Кальян. Даже если ему и показалось, что какое-то холодное дыхание коснулось лица, то всё прошло. В такой погожий солнечный денёк все страхи попрятались по тёмным углам. — Он сказал тогда, что в нашей лодке… два скремлина.
— Сказал, — вздохнул Ваня-Подарок.
— И мальчишка меня об этом спрашивал, наш Фёдор-то, славный парень…
— Да. Верно, пацан что надо. — Альбинос испытующе посмотрел на Кальяна.
— Вот, и говорит: «Матвей, мол, дед трындел: два скремлина, два воина». Ну, про воинов-то мы, допустим, разобрались. Это он, верно, вас с Хардовым имел в виду — больше оружия-то на лодке ни у кого нет. А вот два скремлина… Ты уж извини мою дотошность, но я в ответе за тех, кто в лодке.
— Говори прямо, что хочешь знать.
— Твой скремлин… он как-то за нами следует? А то кроме хардовского ворона… Я твоего что-то так и не видел, Вань.
— У меня нет скремлина, — тяжело ответил Ваня-Подарок, и что-то заставило вздох оборваться.
— Как же так? — не понял Кальян. — Я слышал, у каждого гида есть свой скремлин. Или ты не из таких?
— Из таких, — с той же тяжестью отозвался альбинос. — Слушай сюда: каждый гид пользуется помощью скремлинов, когда идёт в туман. Они нам как глаза, без них не увидеть того, что скрыто мглой. Но иногда приходится пользоваться чужими скремлинами.