Канцелярская крыса. Том 2

Соловьёв Константин

Воздух в центре управления был затхлым, как в тоннелях, хоть и избавленным от ароматов подземной гнили. Ее заменяли совсем иные запахи, сродни тем, что полностью занимают внутренние пространства судовых машинных отделений, – тяжелые запахи металла, керосина, копоти и смазки. Аромат работающей машинерии, столь же естественный, как для человека аромат пота и одеколона.

К его удивлению, внутренности центра управления отнюдь не походили на работающий цех. Не было ни крутящихся шестерней, ни поршней, ни чего-либо еще в этом роде. Скорее комната напоминала собой рубку подводной

лодки, увеличенную во много раз. Здесь громоздились шкафы, усеянные столь огромным количеством индикаторов, что выглядели домами со множеством светящихся окон, тянулись короба с гудящим оборудованием, а кабелей было столько, что их громоздкие связки можно было принять за скопище исполинских змей.

Но было еще кое-что, что не вписывалось в эту картину и обо что Герти едва не споткнулся, перебираясь через высокий порог. Груда пустых консервных банок у входа и потрепанная тряпичная лежанка свидетельствовали о том, что помещение вовсе не было необитаемым.

– Он… жил здесь?

– Похоже на то. Забавная ситуация, согласитесь. В то время как Канцелярия перекапывала весь Новый Бангор вверх дном, профессор Нейман спокойно обитал в самом центре управления машиной. В единственном месте, которое считалось неприступным.

– Пока я не убил его, – пробормотал Герти.

Мистер Беллигейл холодно усмехнулся.

– Вы его не убивали.

– Но я выстрелил…

– В покойника, полковник, в покойника. Взгляните внимательнее на его лицо. Вот здесь и здесь, видите?.. Явственно заметны первичные признаки разложения. Профессор Нейман мертв как минимум несколько дней. Так что ваша пуля не оборвала его жизнь. Хотя выстрел, повторюсь, был прекрасный.

Герти ощутил возможность набрать полные легкие воздуха. С него точно сняли тугой корсет, который все это время стискивал грудь, грозя раздавить ребра. Несмотря на запах смазки, которым было пропитано все помещение, воздух этот показался ему слаще изысканного сидра.

– В таком случае кто убил его?

– Мистер Томас Алва Эдисон [17] , полагаю.

– В каком смысле?

– Не в самом прямом, полковник, не беспокойтесь. Лучше взгляните на ладони покойного.

Герти взглянул, хоть и с почтительного расстояния. Ладони мертвеца были ничем не примечательны, разве что покрыты легким налетом копоти.

– Он…

– И вот сюда еще. – Мистер Беллигейл указал на то, чего Герти до сих пор не замечал, а именно на одну из снятых панелей. В образовавшейся нише виднелись обнаженные кабели с обрезанным изоляционным слоем. – Удар гальваническим током. Мгновенная смерть.

17

Томас А. Эдисон (1847–1931) – американский изобретатель и предприниматель, а также популяризатор электрической техники.

– Вы хотите сказать, что профессор Нейман собственноручно умертвил себя?

– Все указывает именно на это. Человек с его опытом не мог не знать, что кабели под напряжением смертельно опасны. Это не походит на несчастный случай.

– Безумие! – не удержался

Герти. – К чему человеку вроде профессора сводить счеты с жизнью, да еще таким жутким образом?

– Возможно, он пытался починить «Лихтбрингт?» – предположил мистер Беллигейл. – А когда понял, что это невозможно, наложил на себя руки?

– Кстати о руках… Что это за символы на внешних сторонах его ладоней? Какая-то татуировка?

Мистер Беллигейл бесцеремонно поднял вялую кисть мертвеца. На первых фалангах пальцев виднелись небольшие символы, не походящие на буквы ни одного известного Герти языка. Круги со вписанными в них кривыми, многоугольные звезды, ломаные линии…

– Похоже на татуировку, – нахмурился мистер Беллигейл. – Готов поклясться, что при жизни профессора ничего подобного у него на руках не было. Погодите, сейчас переверну его на спину…

Профессор Нейман усилиями мистера Беллигейла легко перекатился, скрыв нервирующую Герти дыру в спине. Правда, лицо его едва ли являло собой более приятное зрелище. Тронутое желтизной, с безумно вытаращенными глазами, оно скорее походило на оплавленную восковую маску. Герти неприятно удивило выражение, с его точки зрения, не совсем характерное для человека, убитого смертельным разрядом гальванического тока. Оно было… Герти не смог найти подходящего описания. Оно было одновременно и безумным, и торжествующим. На редкость неприятная гримаса для мертвеца.

Под телом профессора обнаружилась кипа мелко исписанных листов. Герти поспешно поднял их, пытаясь разобрать написанное. Если эти листы были в руке Неймана в минуту смерти, они могут хранить разгадку его странного самоубийства.

– Нашли что-то интересное, полковник?

– Белиберда, – вздохнул Герти, перебирая добычу. – Это не английский язык.

– Вот как? Быть может, математические формулы?

– Не похоже. Черт, это какая-то бессмыслица. Вот здесь, например, кусок на латыни. А тут… Даже не могу предположить. Арамейский?..

– Интересный документ. – Мистер Беллигейл сам пробежал глазами несколько листков. – И подтверждает мою версию о произошедшем.

– Какую же?

– Профессор Нейман выжил из ума и покончил с собой. Бессмысленные послания на несуществующих языках – характерная черта умалишенных. Боюсь, острый ум профессора стал его же проклятьем. Немудрено, учитывая, с какими сложностями ему пришлось столкнуться во время создания «Лихтбрингта».

– А что, были какие-то тревожные симптомы?

Мистер Беллигейл скривил губы.

– Честно говоря, имелись, но мы старались не обращать на них внимания. Сами знаете, излишнее нервное напряжение у гениальных математиков едва ли бесследно проходит… Под конец монтажных работ профессор сделался еще более рассеян и беспокоен, чем обычно. Настолько, что иногда и в самом деле походил на сумасшедшего. Знаете, прыгающий взгляд, бессмысленный шепот…

– Может, стоит на всякий случай осмотреть его личные вещи? Вдруг там найдется подтверждение его душевной болезни.

– Я сделал это еще полгода назад, полковник. Ничего интересного, профессор при жизни вел спартанский быт. Единственный интерес представляла его библиотека.