Канцлер (Гардемарины, вперед - 3)
Шрифт:
Яковлев продолжал игру на той же ноте:
– При отправлении Солтыкова в Гамбург ты купил у него дом и двор. И каково при этом было твое намерение?
– Купил за 12 тысяч. Договорились сумму выплатить в десять лет: из шести процентов за все то, что уплачено будет,
Яковлев чувствует какой-то подвох, какую-то откровенную выгоду подследственного то ли за счет государства, то ли за солтыковский, но не понимает, не может этого доказать.
От Бестужева требуют клятв:
–
Экс-канцлер с готовностью соглашается:
– Я показал сущую правду и ни в чем не утаил, в чем утверждаюсь присягою и Святым Таинством тела Его и крови.
Следователи жаловались государыне устно и письменно, де, истощили увещевания и угрозы, а арестованный злодей рассыпается в страшных клятвах, что, мол, не понимает, о чем его спрашивают. Услышав неоспоримую улику, он ссылается на слабую память или прикидывается глухим. Учинили повторный обыск в надежде найти неоспоримую улику, вспомнили Апраксина, которого перевели из Нарвы в местечко "Три руки" и содержали под стражей, как злодея. Собрались было устроить очную ставку, но 19 апреля начиналась Страстная неделя, и поездку отложили.
И что удивительно, надежды комиссии на несметные богатства арестованного, которые им предстояло конфисковать, тоже странным образом провалились. Никита Юрьевич Трубецкой, просматривая опись имущества и деловые бумаги графа Бестужева, воскликнул в сердцах:
– Мы хотели найти многие миллионы, а он. и одного не накопил.
– Или ловко спрятал, - проворчал умный Бутурлин.
Конечно, все бы решила пытка. Здесь бы и неоспоримые улики нашлись, и дело с Апраксиным и некой персоной, как условно называли Екатерину, вскрылось, и богаче бы стал граф втрое, вдесятеро, покаявшись, но... Государыня не смогла отдать на дыбу человека, который 18 лет был ее премьерминистром. Кабы Шуваловы были покрепче, поуверенней и знали точно, что им надо, как знал Бестужев, когда добился у Елизаветы отправки Лестока на дыбу...
Судьи сейчас не те, да и времена другие. Что греха таить? Фридрих II пытки отменил, а мы что - дикари, нехристи? Мы тоже в гуманности и милосердии понимаем толк!
В конце концов Яковлев составил сентенцию, в которой перечислил все вины экс-канцлера Бестужева. В первых графах не без негодования (может, не без юмора) сообщалось, что "как ни старалась комиссия, преступлений против здравия и благополучия государыни не нашли". Однако прочие его вины оценили как "весьма тяжкие и крайнего наказания достойные". Последнее замечание не более чем следственный завиток, вины канцлера были несерьезны, это всяк понимал. Например, Бестужева обвинили в
При этом государыне дали понять, что Бестужев до невозможности гадок и гнусен, но "поскольку мы не хотим утруждать непорочную душу Вашего Величества", то и перечислять его гнусности не будем". На самом деле комиссия этих гнусностей не только найти не смогла, но и выдумать не посмела. Бездари! Однако отсутствие улик не помешало следствию осудить бывшего канцлера на смертную казнь!
Какая там - смертная! Семечки - ваши постановления! Все знали, не казнит государыня Бестужева, даже кнутом не накажет.
Так и случилось. Через год бывший канцлер был сослан в Можайский уезд в деревушку Горетово. По повелению государыни все недвижимое имущество осталось за ним. Забегая вперед, скажем, что Екатерина II вернула ему прежние почести, и смерть его была достойной.
В деревне Горетово тяготы ссыльной жизни делила с ним жена. Бестужев упивался своим горем, оно стало смыслом его жизни. Во-первых, он сочинил книгу под названием "Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного писания". Этот труд впоследствии был напечатан в СанктПетербурге с предисловием, написанным академиком Гавриилом Петровым,. и оправдывающим Бестужева манифестом Екатерины. Тот же Петров перевел книгу на латынь, "Утешения христианина..." были изданы также в Гамбурге на немецком, в Стокгольме на шведском, потом их перевели и на французский язык.
В Горетове экс-канцлер занимался также медальерным искусством. В память своей славы и беды он отчеканил медаль с портретом и подобающей надписью полатыни: канцлер России Бестужев. На обороте медали были изображены две скалы в бушующем море, над одной из скал сияло солнце, другая была громима грозой. Надписи как бы усиливали сюжет. Вверху "Semper idem"- "всегда тот же", внизу "immobilis im mobili", то есть: в этом изменяющемся мире всегда постоянен.
Канцлер Бестужев тихо выплыл из нашего сюжета, а мы пойдем дальше. Но я рада, что пока этот мудрый, некрасивый, великий и лукавый человек еще жив, он по-прежнему сидит в своей библиотеке в обществе сержанта Колышкина, гадает, сошлют ли его к осени или не сошлют совсем, а потом берет книгу в золоченом переплете и предается неторопливому чтению. Мир дому его...