Канцлер (Гардемарины, вперед - 3)
Шрифт:
– Это что там вдалеке виднеется? Остров, что ли?
– спросила Мелитриса.
– Ничего я такого не знаю, ваше сиятельство, - угрюмо ответил Устин.
– Нам ведено по лесу гулять. И не говорите, что на залив ходили. Влетит.
Когда на третий день Аким Анатольевич увидел Мелитрису, он воскликнул:
– Да вы загорели!
– и опять добавил дурацкое: - Приступим...
Нет смысла подробно пересказывать их беседы, пустой, многословный треп, в котором все время надо быть настороже. Балаболят о том о сем, потом Аким Анатольевич засвистит, как чайник, Мелитриса тут же сосредоточится, соберется,
– Мы в вашем сундуке склянку нашли, а в ней какие-то снадобья намешаны. Показывали лекарям, они сказали - яд! Оч-чень ядовита! Как объясните?
– Да это мазь от бородавок.
– Ой ли?
– следователь не хотел так легко сдаваться, отказываясь от столь перспективной версии.
– Это мазь от бородавок, которую принес мне во дворец опекун
– Ха-ха-ха... А не стыдно ли вам с опекуном-то про бородавки разговаривать?
– Разговаривать не стыдно, а вот руки показать было стыдно
– А где у вас были бородавки?
– Вот, вот и вот, - Мелитриса доверчиво протягивала Акиму Анатольевичу руки.
– Видите пятнышки розовые?
– Кто делал отраву?
– Мазь, Аким Анатольевич, не отраву... Мазь делал камердинер моего опекуна, можете проверить...
Он откидывался на спинку стула, складывал руки на животе, и Мелитриса понимала- можно расслабиться. И опять любезная беседа: "Где вам больше нравится жить - в Москве, Пскове или в Петербурге?.. И как называется деревня, матерью вам завещанная?" Или... "Сколько у тетушки вашей псковской было мужей и как звали первого? Была ли у вас гувернантка и если да, то кто она была - немка али англичанка?"
Гувернантка у нее была француженка, мужьев у тетушки было три, кажется, три, а как их звали, она не имела ни малейшего понятия.
Это потом, месяц спустя, когда Мелитриса и Аким Анатольевич стали почти друзьями, во всяком случае он так говорил, девушка узнала, что вопросы эти, с виду глупые, имели одну цель, выяснить, действительно ли эта худая, довольно ехидная фрейлина есть дочь полководца Репнинского, павшего на поле брани, или имя ее воровски присвоила себе какая-нибудь самозванка, имеющая корыстные, антигосударственные цели.
– И вы знаете, как звали первого мужа моей столетней тетки?
– с азартом воскликнула девушка. Он не знал.
– А как же вы собирались меня проверять?
Оказывается, он собирался не проверять, а уличать, а это, сударыня, отнюдь разные вещи.
А пока, до понимания чистой цели Акима Анатольевича, Мелитриса чувствовала себя совершенной идиоткой, тем более что прямо к обвинению- мол, вы отравительница, он не возвращался и никак об этом не вспоминал.
В самой постановке его вопросов имелась смешная особенность. Он любил употреблять такие обороты, как "масло масляное" или "вчера случился случай", и даже не замечал нелепости этого - все так витиевато! Вот типичная постановка вопроса:
– Скажите, какие вы чувствовали чувства, когда вас привезли в этот дом?
Мелитриса серьезно и прилежно отвечала.
– Я чувствовала такие чувства: злобу, обиду, ненависть, раздражение, злобу... нет, злобу я уже говорила. Главное чувство, конечно, очень обидная для меня обида.
Аким Анатольевич с серьезным видом записывал ее хулиганские показания в какую-то книгу. Вы спросите:
и
Ей было ясно, что в лице Акима Анатольевича она имеет не частное лицо, а представителя государственного учреждения. Видимо, учреждение это не было полицией. Мелитриса рассуждала так: в какой бы глупости или подлости ее ни обвиняли, они должны отвезти ее в тюрьму. Ведь так? И не просто в тюрьму, а в Тайную канцелярию, поскольку Мелитриса находится на дворцовой службе. Но в разговоре Аким Анатольевич мельком обронил: "Будете упрямиться, вас можно и в Тайную канцелярию сдать. Обвинительное обвинение, вам предъявленное, им по всем статьям подходит". Мелитриса хотела тут же схватить за ниточку, потянуть... чтобы клубок начал разматываться:
– Какое обвинение-то? Разве я не в Тайной канцелярии?
Но Аким Анатольевич так резко поменял тему разговора, что она понялатянуть за эту нитку бесполезно.
Но время шло... "Нельзя болтать бесконечно одну и ту же болтовню..."сбиваясь на манеру Акима, думала Мелитриса. По прошествии десяти, дней или около того вместе с Акимом явился еще один "любитель беседовать беседы": возраст около сорока, красивый, пожалуй, одет с иголочки в костюм для верховой езды; вид очень элегантный, а на ногах старые сапоги с выпуклостями от подагрических шишек. Этот гость как закинул ногу на ногу, так и просидел весь допрос молча, только шевелил ступнями со своими шишками и слушал внимательно. Так ни слова и не сказав, он удалился. Аким Анатольевич пошел его провожать.
Мелитрису изнурил этот разговор, присутствие нового человека напугало и озадачило. "Значит, что-то меняется в моей судьбе?" - думала она, сидя на стуле "сгорбившись и душой и телом", такую она придумала формулировку своему состоянию. Потом словно очнулась: вскочила с места, приоткрыла дверь и поймала кончик фразы, которую бросил незнакомец. Мужчины уже прощались.
– Так что выкинь это из головы...
– барски сказал гость.
– Но ведь единственный шанс, Василий Федорович!
– На одном гвозде, Аким, всего не повесишь, - засмеялся тот в ответ, надевая перед зеркалом меховую шапку с длинным козырьком, потом достал из кармана очень красивые часы на цепочке, сверил с напольными часами в прихожей и сказал загадочную фразу: - Ваша клепсидра * отстает на семь минут.
– При чем здесь семь минут!
– Аким Анатольевич забыл, что надобно говорить тихо.
– Я не собираюсь писать отчет в дворцовую канцелярию! А головка у нее работает, хитрый бесенок. Очень хорошо соображает девица!
Может быть, половица скрипнула под ногой Мелитрисы или Василий Федорович по тонкости душевного склада почувствовал ее взгляд, только он вдруг резко обернулся, и они встретились глазами.
– А впрочем - попробуй!
– весело сказал он, обращаясь к Акиму, но глядя при этом на Мелитрису, потом вдруг подмигнул ей- не дерзко, а опять же весело.
– Но помни, ошибиться нельзя!
– И вышел в лес.