Кандагарский излом
Шрифт:
Так мы встретились и простились с Кабулом, даже толком его не увидев. Мне запомнилось лишь яркое жгучее солнце, коричневая земля и толпа наших мальчиков, которые так приветливо встретили нас на неприветливой земле.
Вечерело и холодало. Мы стояли на бетонке и ждали «вертушку». Второй час.
— Все на боевых, девочки!
— Да не печальтесь, сестренки, мы скучать не дадим.
— Эх, повезло Свиридову!
— Мал, ты откуда их взял?
— А как там, в Союзе?
— Хорошенькие
— Слышь, курносая, переводись к нам!
— Штабные скоро поедут, можете с ними договориться, они не откажут…
Мы уже не обращали внимания на внимание к нам.
Мы почти падали с ног и мечтали лишь о двух вещах — помыться и поспать, полноценно, в постели. Или хотя бы посидеть в тишине и уединении, а не в тесном кругу воинов-интернационалистов, что буквально сводили нас с ума своими однотипными вопросами, шутками, предложениями, пристальными взглядами оценивающими, сочувствующими, восхищенными, растерянно-озабоченными, откровенно похотливыми.
Мы еще не прибыли на место назначения, а уже получили тридцать предложений руки и сердца, сорок — устройства сытной жизни, пятьдесят — звезд с неба и сотни — переспать.
Вика сосала леденец, радуя стайку праздношатающихся по взлетной полосе. В нее чуть ли не тыкали пальцем, словно дикари, никогда не видевшие, как сосут леденцы. Впрочем, у меня лично складывалось впечатление, что наши вообще одичали в Афгане, и женщин видели за время службы, наверное, еще реже, чем Африка снег. К нашим ногам, как к постаменту идола, складывали дары, предлагая наперебой джинсики, кроссовки, печенье, панбархат, колечки, магнитофоны.
Вика, мне чудилось, теряла стойкость под градом свалившихся на нее невиданных, неслыханных благ, и все внимательней слушала, что, где и за сколько можно приобрести или получить просто так. Почти даром. Я смотрела в небо и молила о «вертушке», все больше хмурясь и сжимая зубы, чтоб не послать желающих осчастливить меня шмотками. Одно меня радовало и помогало держать себя в руках — наши военнослужащие были настырными, липкими, но не хамили, не грубили, не лапали, а вели себя галантно, как и подобает доблестным освободителям… хоть и немного одичавшим.
Когда пришла «вертушка», нас провожали, как на смерть, прощались, словно навеки. Один солдатик, что за все время нашего ожидания ни разу не подошел к нам, но и не сдвинулся с места, заняв позицию с края бетонки, не оторвал от нас взгляда и выкурил, наверное, две пачки сигарет, мне показалось, чуть не заплакал. В его карих глазах, провожающих нас взглядом, было столько тоски, страха и сожаления, что мне на миг захотелось подойти к нему, обнять, успокаивая и поддерживая. К изумлению Вики, и других мужчин я так и сделала — подошла и робко поцеловала его в щеку:
— Все будет хорошо. Ты будешь жить долго-долго, и мы еще увидимся, — я улыбнулась в вытянувшееся лицо и побежала к «вертушке». А парень так
Потом, несколько месяцев спустя, я случайно узнала от балагура-пилота «вертушки», который отвозил нас в вотчину Свиридова, что того паренька звали Миша Михайлович, он попал в плен, и душманы выкололи ему глаза…
Вотчина комбрига Свиридова
Пилота звали Алексей. Тридцать два года, холост, тридцать боевых вылетов, ранение. Все это мы узнали из его рассказа, похожего и на сватовство, и на автобиографический доклад.
Старлей высадил нас, на прощание подмигнув, хохотнув и одарив широкой улыбкой, и взмыл в небо…
На площадке нас осталось трое: я, Вика и сержант, что выписался из госпиталя — Сергей Малышев.
Мы стояли и смотрели на цепь БТРов, модули и пытались сообразить, куда нам идти. Сержант держал наши сумки и терпеливо ждал, когда мы очнемся.
Вокруг были мужчины. Нас это уже не пугало, но по-прежнему смущало. Мне казалось, я никогда не привыкну к их взглядам и восклицаниям, вниманию. Реакции на меня и Вику.
Все, кто был поблизости, побросали свои дела и застыли, беззастенчиво нас разглядывая.
— Оп-па!.. Это ж какое нам счастье привалило, братцы! — выдохнул курносый сержант, спрыгивая с брони БТРа. Он смотрел на нас как на явление Христа народу и потирал щеку испачканной в солярке тряпкой. Рядом во весь рост вытянулся чумазый верзила, который вылез при немой пантомиме из-под машины.
— Ты где их взял, Мал?
— Откуда ж такие гурии?..
— Девочки-красавицы, вы к нам? — слышалось за нашей спиной.
Мы шли за Малышевым к штабу и настороженно поглядывали по сторонам. Нам улыбались, кивали, чуть ли не кланялись и старались спрятать грязные руки, расправить плечи.
Трое парней, лежащих в теньке и сладко потягивающих сигареты, резко сели и зачарованно уставились на нас. Один бросил, очнувшись:
— Ни фига ты, Мал!..
— Елы-палы, — протянул второй и, сорвавшись с места, куда-то побежал. Третий тяжело вздохнул и прищурился от попавшего в глаз дыма:
— Мама моя…
Буквально через пару секунд он оказался рядом со мной и, заглядывая в глаза, как преданная собака хозяину, спросил:
— Тебя как зовут, синеглазая?
— Олеся, — отчего-то смутилась я.
— Ни… чего себе! Меня Иван…
— Отвали, Лазарь! — бросил Малышев, отодвигая его от меня.
— Ладно, Мал, позже потолкуем, — ответил тот, и мне послышались недобрые, даже угрожающие нотки в его голосе.
— Да, шел бы ты, — отмахнулся Сергей. Иван отстал, остался стоять на дороге, глядя нам вслед.