Кандалы для лиходея
Шрифт:
– Завсегда брал…
А еще Лукашка рассказал судебному следователю о том, что Колина рука поначалу хранилась у него на гумне, в омете соломы, о чем (как равно о чудодейственной силе «живой руки») знала половина жителей села Карпухино. Более того, кое-кто из сельских работящих парней, прежде ни в каких противузаконных деяниях не замеченных, польстившись на безнаказанность, стали ворами и брали эту засушенную руку на дело, после чего возвращали ее на прежнее место. Им тоже все сходило с рук, и количество воров из хороших прежде карпухинских парней росло как на дрожжах. Купились на легкую и безнаказанную наживу и несколько мужиков и одна баба, тихая и болезненная, на которую никогда не подумаешь, что она воровка. Дошло
А еще раскрылся секрет, почему жители Карпухино валяли дурака и отказывались отвечать на вопросы судебного следователя Воловцова о «живой руке» или ссылались на полное неведение (знали они все, знали!). Молчали потому, что либо сами, либо их родственники пользовались этой рукой. Когда Иван Федорович все это понял, опечалился несказанно. Вот, оказывается, как легко из честного человека сделаться вором: надобно лишь только увероваться в безнаказанности содеянного. Что ж, милостивые государи, такова уж наша российская действительность…
А то, что ни Тулупов, ни Малявин в убиении Коли Лыкова не сознались и продолжали запираться, уже мало волновало судебного следователя Ивана Федоровича Воловцова. Доказательств их вины, как и всех участников и соучастников преступления, как веско выразился окружной прокурор, было «выше крыши»…
Глава 16
Первые числа октября 1896 года
Оба дела, об убиении Коли Лыкова и «живой руке» и об убийстве главноуправляющего имениями графа Виельгорского Ильи Яковлевича Попова, рассматривались в первых числах октября. Только дело о несчастном мальчике слушалось в Рязанском окружном суде, а судебное разбирательство об убиении Попова было передано в Окружной суд в Москве.
Иван Федорович Воловцов присутствовал на обоих судебных следствиях, благо шли они с интервалом в два дня. Как и предполагалось, запирательство Тулупова и Малявина, а они и на суде не признали себя виновными, ничего им не дало: оба законопреступника по вердикту присяжных заседателей получили по двадцать лет каторжных работ. Петру Самохину, дяде убиенного мальчика, влупили десятку, как выражаются каторжане и опытные тюремные сидельцы, поскольку жалости и понимания у присяжных ни его рассказ, ни слезное покаяние не вызвали.
А потом Воловцов поехал в Москву, где рассматривалось дело Козицкого и Чубаровой об убиении главноуправляющего Попова. Присутствовать ему на суде надлежало в качестве свидетеля, так же, как и уездному исправнику Уфимцеву, поскольку оба они непосредственно занимались этим делом и присутствовали при обнаружении тела главноуправляющего. Иван Федорович и Павел Ильич встретились на суде, вернее, у входа в судебную залу, и были весьма довольны состоявшейся встречей, поскольку испытывали симпатию друг к другу еще с совместного ведения следствия в имении Павловское.
Конечно, и граф Виктор Модестович Виельгорский был здесь, как лицо, заинтересованное в результатах судебного следствия.
Приехал из подмосковного имения на суд и отставной московский обер-полицмейстер Сан Саныч Власовский, который, собственно, и открыл дело об убиении главноуправляющего имениями Попова и, покуда был в должности московского обер-полицмейстера, держал, как выражаются газетчики, руку на пульсе хода
Что ж, случилось то, что Александр Александрович и предполагал: 1 августа вышел приказ о его увольнении «без прошения», а иными словами, принудительная отставка. Поскольку полковник Власовский к такому повороту дела, в общем-то, был готов, он быстро сдал дела своему преемнику и освободил кабинет, а с ним и «Дом московского обер-полицмейстера» на Тверском бульваре. И уехал в свое имение под Москвой. Однако он был в курсе всех событий и вот по приглашению графа Виельгорского приехал в Первопрестольную на суд. Собственно, он приехал бы и без приглашения графа, поскольку осенью в имении неизбывная скукотища…
Они сидели в судебном зале рядом: отставной полковник Власовский и граф Виельгорский. Общего у них было чуть и еще меньше, а вот поди ж ты, сошлись и были весьма довольны друг другом. Так бывает, когда людей связывает такое свойство, как честность. А еще их связывало общее дело: убийство Ильи Яковлевича Попова, тоже честного и принципиального человека, за свои эти качества и поплатившегося жизнью. И эта смерть еще одного порядочного человека связывала графа и отставного обер-полицмейстера более всего. Так что по правую руку от графа Виельгорского сидел отставной полковник Власовский, а вот по левую сторону от Виктора Модестовича восседал не кто иной, как его преданный камердинер старик Филимоныч.
На скамье подсудимых сидели под стражею двое: Самсон Николаевич Козицкий, бывший управляющий имением Павловское, и Анастасия Чубарова, бывшая экономка и, надо полагать, также бывшая полюбовница Самсона Козицкого. Подсудимый был бледен и крайне взволнован. Похоже, ему было страшно. Настасья же, напротив, вела себя совершенно спокойно, лишь смазливое личико слегка розовело от возбуждения, и она с любопытством поглядывала по сторонам. Ей было ничуть не страшно, а (черт побери!) явно преинтересно. Как ни всматривался судебный следователь по наиважнейшим делам (Иван Федорович месяц назад получил повышение) Воловцов в лицо Настасьи, однако даже тени страха или смущения в нем не углядел. Все же непонятные существа эти женщины. Будто с другой планеты. И крайне опасные…
Публики в судебной зале имелось предостаточно, ибо дело было громкое, сдобренное любовной пикантностью ситуации, связанной с Анастасией Чубаровой. Московская публика любила всяческие истории, где бы имелась связь мужчины с женщиной с криминальной подоплекой, и посмотреть на судебное представление с такими вот колоритнейшими действующими лицами у публики было всегда большое желание, словно спектакль какой театральный. И всегда – премьерный.
Надо полагать, что несколько месяцев пребывания в следственной тюрьме не прошли для Козицкого даром. По наущению бывалых сидельцев, не иначе, Самсон Николаевич начал свою речь с того, что отверг все предыдущие показания и стал склонять суд и мнение присяжных заседателей к тому, что Попова он убил, защищаясь, поскольку главноуправляющий на него напал сам.
– А что мне еще оставалось делать? – заискивающе поглядывая на судью, спрашивал Самсон Николаевич. – Попов неожиданно набросился на меня и стал душить. Намерения его были явно серьезные, и мне пришлось защищаться. Не помню, как, но я сумел схватить с каминной полки клеймо и, уже теряя сознание, ударил напавшего на меня Попова два или три раза. Естественно, убивать его я не желал. Я хотел лишь защититься…
– Ну, если все было так, как вы нам сейчас рассказываете, – резонно и с явной ноткой недоверия заметил Козицкому председательствующий суда, – почему вы немедленно не сообщили о случившемся в полицию и предпочли сокрыть следы преступления, да еще привлечь к этому противузаконному деянию вашу сожительницу Чубарову, а труп зарыть весьма искусно и очень глубоко в сарае с картошкой? – посмотрел на подсудимого поверх очков в золоченой оправе председательствующий суда.