Кандидат от партии смерти
Шрифт:
— Это слова, — вздрогнул Фикрат. — Я впервые об этом слышу…
— Так проверь же, Фикрат! — повысил голос Максимов. — Не последний же я болван — прийти к тебе и требовать разборки с Харитоном на основании кривой залипухи! У тебя нет преданных людей в окружении Харитона? Расскажи мне другую сказку. Впрочем, дело твое. Живи, обтекай — ты теперь все знаешь.
— Не груби, Максимов, — одернул Фикрат. — Откуда информация?
— Славик Шустрый поделился, — буркнул Максимов. — За минуту до того, как люди Харитона сделали из него покойника.
— А из тебя не сделали? — косо прищурился Фикрат.
— А ты взгляни на меня хорошенько — сделали! Ты же мощный физиономист, Фикрат…
Оба замолчали и с неприязнью принялись разглядывать друг друга.
— Извини, Фикрат, — буркнул Максимов. — Погорячился.
— Бывает, — миролюбиво согласился делец. — Говоря по-научному, носит схоластический характер… Помолчи,
Последующие пять минут в помещении сохранялось ледяное безмолвие. Фикрат отбросил голову, закрыл глаза. Со стороны он казался расслабленным, отдыхающим. О мучительном мыслительном процессе, протекающем под черепом, помимо подрагивающей коленки, ничто не сообщало.
— А сам-то ты чего хотел, Максимов? — открыл глаза Фикрат.
Сыщику давно осточертел этот спектакль одного актера, играющего то арабского шейха, то крутого чикагского мафиозо.
— Я хотел узнать, где… тело парня, который пытался помочь.
— Узнаю, — пообещал Фикрат. — Хорошо, Максимов, я проверю все, что ты мне наговорил. Хочешь еще кофе?
Ближе к вечеру погода резко меняется. Теплый воздух из казахских степей пересекает границу. Преображается невзрачный сибирский пейзаж. От свежевыпавшего снега остаются мокрые воспоминания. Голые деревья приосаниваются, ветер расшвыривает тучи. Уходящее на запад светило озаряет загородный антураж, современную трассу, оборудованную знаками, указателями и жирной разметкой. Бесконечные леса карабкаются на холмы… Шоссе дает головокружительный вираж. Из-за поворота выползает грязно-желтая «копейка» с комодом на багажнике. Следом за «копейкой» выскакивает угловатый черный джип с трехлучевой звездой на капоте. Эх, расступись, двойная сплошная… «Делая» «Москвича» как стоящего, джип выравнивает движение и разгоняется на прямом участке до космической скорости. С ревом летит по трассе. Лесополоса сменяется каменистым холмом с редким кустарником. Он сплошь изрезан трещинами и холмами. Можно в прятки играть. Человек поднимается из расщелины, упирает левую ногу в щербатый булыжник. Железная штуковина, похожая на мутно-зеленый тубус, укладывается на колено. Отсюда хорошо видна трасса под ногами. Несется угловатый джип. Человек невозмутимо снимает предохранитель. Придает штуковине неподвижность. Целится. У него богатый опыт работы с гранатометом. Афганистан, Карабах, Чечня. Еще раз Чечня. По ходу очередного штурма Грозного его качественно контузило. Пришлось уйти с боевой работы — осваивать мирные профессии… Пуск. Трубу отбрасывает. Отчетливая дуга, и граната взрывается перед капотом летящего джипа. Работа почти ювелирная. Так надо. Шофер лихорадочно выкручивает руль, машина визжит тормозами, уносится на обочину. Вращение на сто восемьдесят градусов — и «Гелендваген» задними колесами зарывается в водосточной канаве. Вздрагивает, падает еще ниже, подминая кустарник. Водитель «Жигулей» с комодом на багажнике испуганно жмет на газ, развивая почти нереальную скорость — километров восемьдесят. Проносится мимо, лихорадочно вцепившись в баранку. Трасса чиста.
Из джипа появляются трое — шофер, два охранника. Двое лезут на откос, путаясь в длинных плащах, автоматы из-под полы, на рожах — ужас пещерный. Третий помогает выбраться солидному господину в кожаном плаще. У господина физиономия белее извести, он рвет воротник, освобождаясь от удавки галстука. Двое между тем ошарашенно водят стволами, не видят мишени и открывают ураганный огонь по кустам. Выбрасывают пустые магазины, вбивают новые. Шофер вытягивает господина из машины, но видно по лихорадочно снующим глазам, что с большей охотой он бы припустил по водостоку. Господин ругается последними словами: стреляйте же, идиоты! Не стойте как истуканы! Охрана лупит в белый свет, взрывая кустарник. Снова лихорадочная перезарядка. Прилетает сухой выстрел. Телохранитель валится, отбрасывая автомат. Второй вращается, как юла, брызжа очередями. Предчувствие конца обращается в дикий ужас. Шофер бросает господина, прыгает на дно водостока, пытаясь улизнуть. Второй сухой выстрел — и, глухо охнув, водила валится ничком. Господин скользит, с трудом удерживая равновесие. Рушится глина. Охранник лезет за четвертым рожком, но нет четвертого, начинает метаться на открытом пространстве. Господин пытается выбраться, тяжело, с надрывом дыша, в глазах вселенская катастрофа, он уже понимает, что это конец, что где-то он недоглядел, просчитался, дал оплошку. Но, может быть, не все потеряно, договоримся, ребята?.. Он хватается за пучок травы, выкарабкивается, отдуваясь. И это финиш — переговоры в данном случае неуместны: звучит сухой дуплет, господина выкручивает по спирали и бросает обратно в канаву. Зря старался…
Последний охранник перестает метаться. Зряшно это. Бросает бесполезный автомат, задирает руки. Глаза становятся глубже,
Из леса, не спеша, выходят трое. У двоих непроницаемые смуглые лица. Третий — славянин, зажимает помповик под мышкой, закуривает. Выживший опускается на колени.
— Не стреляйте, прошу, пацаны…
— А ну, иди, иди сюда, вояка, — манит пальчиком смуглолицый…
Подвальное помещение глубоко под землей. Стены изъедены сыростью. Голая лампочка на шнуре под низким потолком. К сваренному из арматуры креслу капроновым шнуром примотан окровавленный человек — судя по недовырванным волосам, блондин. Его трясет. Глаза заливает испарина. Позади страдальца — бритый здоровяк в хорошей спортивной форме. Бельгийской или немецкой. Перед креслом — изящный брюнет в строгом костюме. Он нетерпеливо смотрит на часы.
— Володя, ты прости нас, — говорит изящный, — но мы не видим цельной картины, понимаешь, нет? Ты поднялся с Харитоном в лифте. Кто был третий? Ракита? Нету больше Ракиты, Володя.
— Я не понимаю… — шепчет разбитыми губами человек. — Мы не должны были ехать этим маршрутом. Харитон последние дни шифровался по полной программе… Я не понимаю…
— Не бери в голову, Володя. Люди разные бывают — умные, глупые… Ты поднялся с Харитоном в лифте…
— Я не помню…
Брюнет нетерпеливо взвизгивает:
— Магома, помоги вспомнить!
Резкий удар — по нижней части ребер. Страдалец захлебывается блевотиной.
— Что ж вы делаете, падлы?.. Да ребята вас порвут, чурки гре…
— Магома!
Смачная оплеуха по ушам. Голова заваливается на бок.
— Ты о нас не думай, ты о себе думай. Ты поднялся с Харитоном в лифте. Дальше!
— Шеф зашел в квартиру… Вдруг вижу: в комнату бросился… Заорал что-то, возня какая-то… Как хлопушка хлопнула… и стекло брызгами… Мы вбегаем с Ракитой, а там баба его голяком, под одеяло прячется, верещит, как ненормальная, и окна — как не бывало, и ветер… Мне Ракита и шепчет: во, блин, Харитоха хахаля жениного погулять отправил — с шестого-то этажа… А шеф нам в рожи орет — быстро подобрать внизу. И проверить, чтобы все чисто было…
— Дальше!
— Мы выбежали, а там пацан какой-то подскочил, хрен его знает откуда, я всех жильцов на рожи знаю… Упаковали мы его с Ракитой, подмогу вызвали… Лом и Хомич в «бээмвэшнике» вашего повезли, одели кое-как, шеф приказал оставить в паре кварталов и свинцом набить, а мы с Ракитой — жмура…
— Кто убивал парня?
— Это не я!.. Это Ракита… Он здоровый, шею парню своротил, как пробку, тот и не крякнул…
— Спрятали где?
— В карьере… За Инским разъездом… Пятая линия, там когда-то щебень выгребали, а сейчас на третьей выгребают… Сторож там купленный — Каховский… Мы там всех прячем… Подождите, мужики, что вы делаете?.. Руки убери, г-гад… Ты что делаешь?..
23 апреля. Пятница. Офис агентства «Профиль»
Закончился выпуск криминальных новостей. Стартовал прогноз погоды. Максимов выудил диск из плеера, затолкал в боковой карман. Надо ехать к Шабалиной и сообщать плохие новости. Если не он, то кто? Нарочито медленно обвел глазами аудиторию. Все явились. Не могут без работы.
Екатерина, неестественно бледная и прямая, сидела, возложив ногу на ногу. Машинально подбрасывала башмачок носком, демонстрируя ступню. Движение скорее неосознанное, чем фривольное. Олежка Лохматов уже десять минут не шевелился. Нормальное человеческое состояние. Только цыплята умирают от неподвижности. Вернер со свежей царапиной поперек лба катал в ладошке эбонитовые шарики и смотрел на Екатерину с неприкрытой жалостью.
— С вами все в порядке? — на всякий случай поинтересовался Максимов.
— Ты у кого спрашиваешь? — вскинула безумные глаза Екатерина.
Вернер потрогал пострадавший лоб.
— М-да уж…
Лишь Олежка Лохматов ничем не выдал своего присутствия. Прозрачный стал.
— Отлично, — улыбнулся Максимов. — Будем считать, что отработали с огоньком. Стыдно предлагать вам премии, но, пожалуй, предложу. Что у нас касательно пятнадцатого числа? Думаю, всем ясно? Гаджиев проживал на одной лестничной клетке с господином Харитоновым. Квартиры они себе приобрели в этой элитке, почему бы нет? По пять комнат у каждого, а двери — напротив. Охрана Харитонова — внизу, по подъезду ночью ходит, а у Гаджиева вовсе нет охраны. Деньги есть, а положение не обязывает. «Простой» менеджер, блин… Харитонов в отъезде, а Гаджиев — горячая южная кровь — у жены Харитонова. Надоел ей этот самоуверенный боров. А пятнадцатого числа — надо же такому случиться — вернулся не в срок. И накрыл парочку в самый неподходящий момент. Осерчал наш герой, и в окно Гаджиева — как ведро помойное. Чем и подписал своей карьере смертный приговор. Да и жизни… тоже. А Дима Шабалин на помощь побежал — вот что самое обидное. Был бы сволочью, струсил бы — остался бы жив.