Каникулы в Лимстоке. Объявлено убийство. Зернышки в кармане
Шрифт:
Единственным человеком, выглядевшим довольным, была Патридж, и на ее мрачном лице даже появилось нечто вроде улыбки. Ей никогда не нравилась Меган.
Когда Джоанна вернулась, я стоял в центре лужайки.
Джоанна спросила, не думаю ли я, что я — солнечные часы.
— Почему?
— Ты стоишь тут как садовое украшение. Кто-нибудь вполне мог бы написать на тебе девиз, как на солнечных часах. Ты мрачен как гроза!
— Я не расположен шутить. Сначала Айми Гриффитс…
— Помилуйте! — прошептала Джоанна. — Я же должна поговорить
— …потом эта выходка Меган. Я-то думал о том, чтобы пригласить ее на прогулку в Лег-Тор.
— При ошейнике и поводке, полагаю? — заметила Джоанна.
— Что?
Джоанна, огибая угол дома и направляясь к огороду возле кухни, повторила громко и четко:
— Я сказала: «При ошейнике и поводке, полагаю?» Ты потерял свою собачку, вот что с тобой случилось!
Глава 4
Должен признаться, у меня вызывала досаду та резкость, с которой Меган покинула нас. Но, возможно, мы ей просто наскучили.
В конце концов, в «Литтл Фюрц» была не слишком веселая жизнь для девушки. А дома были мальчишки и Элси Холланд.
Я услышал, что возвращается Джоанна, и поспешно перешел на другое место, чтобы не давать ей повода повторить нахальное замечание насчет солнечных часов.
Незадолго до обеда приехал Оуэн Гриффитс; садовник уже ждал его со всей необходимой огородной продукцией.
Пока старый Адамс загружал овощи в автомобиль, я пригласил Оуэна в дом — выпить. Остаться к обеду доктор не мог.
Войдя в гостиную с шерри, я обнаружил, что Джоанна вновь принялась за свои дрянные проделки. Теперь в ней не было ни малейших признаков враждебности. Она съежилась в уголке дивана и, чуть ли не мурлыкая, задавала Оуэну вопросы о его работе: нравится ли ему быть врачом общего профиля и не предпочитает ли он какую-либо специализацию? Она думает, что врачебное дело — одно из лучших в мире.
Вы бы сказали, что Джоанна — очаровательная, божественная слушательница. Но после выслушивания такого множества будущих гениев, рассказывавших ей о своей непонятости, слушать Оуэна Гриффитса было для нее плевым делом. К тому времени, как мы принялись за третий стаканчик шерри, Гриффитс рассказал ей о нескольких непонятных случаях и ранениях в таких научных терминах, что никто не понял бы ни слова, кроме его коллег-медиков.
Джоанна выглядела понимающей и крайне заинтересованной.
Я на какое-то мгновение засомневался. Это было очень дурно со стороны Джоанны. Гриффитс был слишком хорошим малым, чтобы играть с ним так легкомысленно и небрежно. Женщины действительно дьяволы.
Впоследствии я оценил осторожный взгляд Гриффитса, его длинный, волевой подбородок и твердые, упрямо сжатые губы, и моя уверенность в том, что Джоанна сможет вертеть этим человеком, поугасла. Ну и в любом случае это дело личное — позволять женщине делать из вас дурачка. Пусть доктор сам поостережется.
Потом Джоанна сказала:
— Может быть, вы измените решение и останетесь
Гриффитс слегка покраснел и сказал, что он бы с удовольствием, но сестра будет ждать его возвращения…
— Мы ей позвоним и предупредим, — быстро предложила Джоанна, тут же вышла в холл и позвонила по телефону.
Вернулась она улыбаясь и сообщила, что все в порядке.
И Оуэн Гриффитс остался на обед и выглядел вполне довольным. Мы говорили о книгах и пьесах, о мировой политике и о музыке, о живописи, о современной архитектуре.
Мы ни слова не сказали о Лимстоке, или об анонимных письмах, или о самоубийстве миссис Симмингтон.
Мы отбросили все это, и, я думаю, Оуэн Гриффитс был счастлив. Его темное, печальное лицо осветилось, и он высказывал интересные мысли.
Когда он ушел, я сказал Джоанне:
— Этот парень слишком хорош для твоих фокусов.
— Это ты так считаешь! — воскликнула Джоанна. — Все вы, мужчины, поддерживаете друг друга!
— А почему ты охотишься за его шкурой, Джоанна? Задетое тщеславие?
— Возможно, — сказала моя сестра.
В тот день мы были приглашены на чай к мисс Эмили Бэртон в ее комнаты в деревне.
Мы решили прогуляться пешком, поскольку я чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы на обратном пути самостоятельно вскарабкаться на холм.
Мы вышли с таким расчетом, чтобы иметь запас времени, пришли слишком рано, и открывшая нам дверь высокая, костлявая женщина со свирепым лицом сказала, что мисс Бэртон еще нет.
— Но она вас ожидает, я знаю, так что, пожалуйста, входите и подождите немного.
Очевидно, это и была преданная Флоренс.
Мы проследовали за ней вверх по лестнице; распахнув дверь, она провела нас в некое подобие уютной гостиной, хотя, возможно, бедновато меблированной. Некоторые из вещей, как я заподозрил, были доставлены сюда из «Литтл Фюрц».
Женщина явно гордилась комнатой.
— Здесь мило, не так ли? — требовательно спросила она.
— Очень мило, — мягко сказала Джоанна.
— Я устроила все так уютно, как сумела. Не совсем то, чего бы мне хотелось, и, уж конечно, не то, что мисс Эмили должна бы иметь. Она должна жить в собственном доме, как полагается, а не болтаться по комнатам. Я у нее девять лет была горничной.
Флоренс, весьма смахивающая на дракона, по очереди осмотрела нас обоих укоряющим взглядом. Я утвердился в мысли, что сегодня у нас несчастливый день. Джоанне досталось от Айми Гриффитс и от Патридж, а теперь нам обоим влетело от драконши Флоренс.
Джоанна, раздраженная несправедливостью, сказала:
— Ну, мисс Бэртон хотела сдать дом. Она сама обратилась к агенту по недвижимости.
— Она была вынуждена, — сказала Флоренс. — И она живет так экономно и осторожно. Но даже теперь правительство не хочет оставить ее в покое. Безжалостно требует одного и того же!