Канонир
Шрифт:
— Ты кто таков? Почему к князю без стука? — грозно свёл брови воевода.
— Да ты что, Василий–батюшка? Лекарь же это, вчера тебе пулю из раны доставал, да на руку сломанную лубок накладывал. Нешто не признал, — сказала одна из двух женщин, что находились в комнате.
Честно говоря, я их не помнил. Я вчера и сам был не в том состоянии, чтобы запоминать всех окружающих.
— А, тогда извини, промашка вышла. Я ведь вчера почти не в себе был.
— Знаю — сам оперировал.
— Мне доложили, что ты и сам ранен. Это правда?
— Истинно
Князь усмехнулся:
— И где лекарь пораниться мог? В подвал пьяным упал?
— Да почти.
Разговор мне не нравился. Высоко себя князь ставит. Я встречался с людьми и более высокого звания и положения, которые вели себя просто и доступно. Для врача ведь всё равно — ремесленник ты или князь: болячки лечатся одинаково и умирают от них тоже одинаково. Хоть царь ты, хоть князь, хоть нищий — голым пришёл в этот мир, голым и уйдёшь.
У каждого на поле брани своя работа — кому из пушки палить, кому саблей махать, а кому и раненых выхаживать. Без этого никак нельзя. А в разговоре князя сквозило высокомерие.
Я перевязал рану, сухо попрощался с князем, пообещав завтра навестить снова. Так и наведывался каждый день, пока воевода не встал на ноги.
Уже когда рана подзатянулась, и князь стал выходить во двор, мимо проводили пленных шведов, захваченных при ночной вылазке. Один из них, показав пальцем на меня, что-то сказал по–шведски своему товарищу. Почему-то это заинтересовало князя. Он повернулся к толмачу:
— Вон того из полона — ко мне.
Привели пленного. Он уже и сам был не рад, что нечаянно привлёк внимание князя.
— Ты что сказал, пёс? — грозно спросил князь.
— Я только показал другу человека, из-за которого мы потеряли десяток рейтаров. Я был среди этого десятка — нас уцелело только трое.
— Вот этот? — удивился князь. — Ты ничего не путаешь?
— Нет, я его хорошо запомнил. Когда я упал с лошади, меня здорово ударило. На какое-то время я лишился чувств, а когда пришёл в себя — он бился в лесу, рядом с дорогой, с Большим Свеном. Рядом со мной лежали мои убитые товарищи. Большого Свена в сабельном бою нельзя было одолеть — ни у кого не получалось. Я видел своими глазами, как он убил Свена. Если не верите — посмотрите: у него на правом боку есть рана, Свен его ранил. А потом он собрал у убитых пистолеты и сабли и уехал на лошади Большого Свена. Это не человек — он просто боевая машина. Не хотел бы я с ним столкнуться в бою.
Князь махнул рукой, шведа увели.
— Ну-ка, подними рубаху!
Я снял пояс, поднял рубаху. Повязку я сегодня уже не накладывал. Свежая рана была покрыта струпом и ещё багровела.
— Гляди-ка! Не обманул швед. Не добил ты его, — посожалел князь. — А коли бы он тебя в спину?
— Ранен я был, князь, сил уже не оставалось — едва успел от конницы в крепости укрыться.
Князь взял меня за локоть.
— Ты извини, неправ я был, когда про ранение твоё сказал, не подумавши-то. А где их оружие?
— Дома у меня — денег ведь стоит, чего же трофей в лесу на дороге бросать?
— А как
— Почему же один?
И я рассказал, что ездил с Ильёй и его дочерью на коптильню и всю последующую историю.
— Надо же, — восхитился воевода. — Я и не знал, что ты воин умелый. Спас, значит, купца и дочь его?
— Получается, так.
— Тогда на дочке купца жениться обязан — ты ведь ей жизнь спас, потому по неписаным законам должен её в жёны взять. Как разобьём шведа — пригласи на свадьбу.
Князь захохотал, обнажив белые зубы.
Уходил я из кремля в смятенных чувствах. И дёрнул же чёрт шведа указать на меня пальцем. Я никому не собирался хвастать своими победами, а теперь что? Ну как князь и в самом деле вспомнит после победы — а в том, что она будет, я не сомневаюсь — о моей свадьбе? Одно дело — жениться по большой любви, по своему большому желанию, и совсем другое — по желанию князя. Ему-то что? Погулял на свадьбе, попил вина, попел песен и — хоть трава не расти.
В растрёпанных чувствах я чуть не забыл в кремле свою шведскую лошадь. Хорошо ратник спросил:
— А лошадь что же?
Я вернулся, поднялся в седло. Интересно, как звали моего трофейного битюга раньше? Нрав у него спокойный. До сих пор он у меня без клички. Как-то надо назвать. Предложу-ка я домашним конкурс на лучшую кличку для мерина.
К моему удивлению, спор об имени трофея разгорелся нешуточный. В итоге решили остановиться на Клинке. «Сивка» или ему подобные — уж очень избито. Почему всплыло это имя, я уже не скажу, но впредь мерина называли именно так.
Стоило поджить моей ране, как резко увеличился поток пациентов. Успешное лечение князя или осада города привели к такому итогу — непонятно. Но теперь с утра и до вечера, с небольшим перерывом на обед, я осматривал больных, назначал травы, делал мануальную терапию, оперировал.
Были ранения, полученные горожанами на городских стенах, — этих я принимал вне очереди и без оплаты. С больных брал по совести: с бедных — полушку, а с купца — и серебряный рубль.
Илья, глядя на мою работу, как-то сказал мне:
— Вот кем мне надо было стать, а я в купцы подался.
Эх, Илья, для этого надо долго учиться, к тому же далеко не всякий сможет возиться в крови, гное, в дерьме. А если принять во внимание, что ты вкладываешь в пациента знания и душу, но болезнь оказывается сильнее, и пациент умирает, то завидовать нечему. У каждого, даже выдающегося врача, своё кладбище пациентов.
Через месяц пришло радостное известие — подмога от государя уже близко, в одном дневном переходе. Все предвкушали скорое снятие осады.
И вот наступил этот день. Я взобрался на городскую стену. С западной стороны раздались крики, пушечные и мушкетные выстрелы. Часа через два показались отступающие в беспорядке шведы.
Пушкари Пскова открыли частый огонь по позициям неприятеля, а вскоре распахнулись сразу трое городских ворот, и на помощь наступавшим ратям Ивана Грозного выехали псковские дружины.