Каперский патент
Шрифт:
— Именно так. Он имеет в руках оружие. Недавно один человек, связанный с правительством, пришел повидаться со мной и сказал, что, если я приползу на брюхе и буду умолять о помиловании, возможно, мне его дадут. И он либо сказал, либо намекнул, не помню точно, что, если бы это случилось, я вновь бы мог оказаться в списке. Но я ответил ему, что просьба о помиловании непременно означает, что преступление было совершено, но, насколько мне известно, я его не совершал. По сути, я сказал, что грязные псы едят голодные пудинги, то есть голодные псы едят грязные пудинги. Но в этом случае или я недостаточно проголодался, или пудинг оказался слишком уж грязен, чтобы я умолял
— Уверен, что он бы не сделал этого, особенно будь ты непоколебимым парламентарием, придерживающимся центристских взглядов, сторонником разделения церкви и государства, не произносящим пустых громогласных речей, каким, я уверен, ты и станешь. Не расценивай мои слова, как условия, Джек. Ты можешь голосовать, как захочешь, пока твой голос не идет против интересов короны.
— Не дай Бог, сэр! Не дай Бог!
— Но даже в сложившейся ситуации это едва ли был уместный разговор с человеком твой репутации.
— Не думаю, что он хотел меня оскорбить. Но он один из Уайтхолла, а я всегда замечал, что они и впрямь считают себя выше всех остальных, словно при рождении получают звание адмирала
Вошел дворецкий и сообщил мистеру Нортону:
— Сэр, Эндрю просил передать вам, со всем почтением, что колесо починили. Экипаж уже во дворе, желаете ли вы его сейчас или он может выпрячь лошадей?
— Пусть подает сейчас, — распорядился мистер Нортон, а когда дверь закрылась, продолжил: — Давай, Джек, сделай мне одолжение и потрать день на агитацию, будь добр. В «Олене» в Милпорте нам подадут довольно приличный обед, а потом разопьем чашу пунша с выборщиками. Все это, конечно же, всего лишь формальность, но им понравится. Пустая болтовня о политике, конечно, окажется едва терпимой, но необходимое внимание избирателям уделить нужно. Все равно успеешь вернуться домой в четверг. Или это слишком большая жертва? Провинциальная политика бывает чудовищно скучной, я знаю.
— Жертва, кузен Эдвард? — воскликнул Джек, вскакивая с места. — Можете просить о большем, гораздо большем, клянусь честью. Я правую руку отдам, лишь бы вернуться в список флота или хотя бы оказаться на полпути туда.
В заново обжитой, комфортной, уставленной книгами комнате доктора Мэтьюрина в «Грейпс» они с Падином с удовлетворением осматривали багаж. Один саквояж — пустяковый, но зато туго набитый, будто сосиска с Леденгола [40] . В нем помещалось всё необходимое для путешествия Стивена в Эдинбург, путешествия в одиночестве: Падин должен отправиться на север на «Сюрпризе». Но по-настоящему удался им рундук доктора. Дружба с Бонденом, виртуозом работы со снастями, явно пошла Падину на пользу. Рундук стоял посреди комнаты, опутанный сложной системой диагональных концов — сетью, при виде которой любой моряк пришел бы в восторг. Талрепы на каждом конце заканчивались аккуратным кнопом без пробивки, а венчал все двойной декоративно завитый кноп.
40
Леденгольский рынок — старинный продовольственный рынок в центре Лондона.
— Ты же не забыл мою настойку, Падин, я надеюсь? — удостоверился Стивен. Уточнять он не стал, но под настойкой он понимал свое ежевечернее утешение —
— Не забыл, господин. Разве она не под крышкой? И не укутана как священная реликвия?
На лестнице раздались тяжелые шаги, и миссис Броуд, распахнув дверь согнутым локтем, вошла в комнату, удерживая две стопки свежего белья между вытянутыми руками и подбородком.
— Вот так. Все ваши рубашки с оборками отглажены на славу, лучшим утюгом из тех, что вы видели. Миссис Мэтьюрин всегда нравилось, когда в них можно показаться на Сесил-корт, — заметила она Стивену. А потом, громко и отчетливо, словно бы Падин сидел на топе мачты, прокричала: — В самой середине, Падин, между запасными простынями и кальсонами из шерсти ягненка.
Падин покорно дотронулся рукой до лба, и как только она ушла, вместе со Стивеном оглянулся и подвинул стулья к подножью высокого платяного шкафа.
Но даже со стула, тем не менее, Стивен не дотягивался до верхушки, и ему пришлось стоять там, передавая Падину страницы «Таймс», сорочки, еще газеты и советы о том, как их лучше уложить. В этой позе, со словами «Плевать на гофрировку, главное, чтобы воротник не было видно» его застала тонкая, легконогая Люси, ворвавшаяся в комнату с криком «Срочное письмо для доктора... о сэр!». Она с первого взгляда поняла ситуацию и уставилась на них вначале с ужасом, а потом с чрезвычайным неодобрением. Стивен и Падин выглядели крайне сконфужено, виновато и глупо. Некоторое время они не знали, что сказать, пока Стивен не пробормотал:
— Мы их просто откладывали на минуту.
— Вот ваше письмо, сэр, — пробормотала Люси не разжимая губ, и положила его на стол.
— Не надо об этом упоминать при миссис Броуд, Люси.
— Я еще в жизни ни на кого не стучала, но Падин, у тебя же все руки в пыли, постыдись!
Стивен взял письмо, и нервно-виноватое выражение пропало с его лица, когда он узнал почерк Джека Обри.
— Падин, — приказал он, — быстро помой руки и беги вниз в бар, попроси у них бутыль ячменного отвара с лимоном.
Он подвинул кресло к окну и сломал знакомую печать:
«Эшгроу-коттедж
Мой дорогой Стивен!
Порадуйся за меня! В своем великодушии кузен Эдвард предложил мне место в парламенте от округа Милпорт, который ему принадлежит. Мы отправились туда и провели день среди горожан — обходительный народ. Они были так добры, что заявили, будто после Сен-Мартена и дела у Азорских островов проголосовали бы за меня, даже если бы кузен Эдвард не посоветовал им так поступить.
В Милпорте к нам на почтовых прибыл посланник от Кабинета министров с предложениями для моего кузена. Но, как тот сказал, у него нет возможности их рассматривать, поскольку он занят мной. Посланник похлопал глазами и умчался на почтовых назад.
Так что я отправился домой, после того как провел еще один день у кузена Эдварда — он особенно хотел показать свои розы в цвету, и я никак не мог сделать для него меньшее. Я как раз сообщал Софи все эти новости и делился своими надеждами на последствия, раз, наверное, в двадцатый, когда к нам зашел Хинидж Дандас.