Капица. Воспоминания и письма
Шрифт:
Я и сама бы очень хотела повидаться с Вами, ведь нас теперь соединяет любовь наших детей. Итак, будем надеяться на полное счастье наших дорогих…»
«22 мая 1927 г., Париж
Вот вы и у себя. Но, как я поняла из разговоров еще в Париже, этот коттедж вам сдали ненадолго, чуть ли не на две недели, а потом что? Ты пишешь, что хочешь отделаться от знакомств и визитов, мне кажется, это не надо делать. Это повлечет за собой то, что ты всегда будешь избегать тех, против которых поступила не по правилам английской вежливости. Если же ты сразу все, что от тебя требуется, выполнишь, то потом будешь встречаться
Ты пишешь, что стряпаешь, но разве у вас не будет «femme de menage»33. Если нет, то у вас будет грязь в квартире…»
«26 мая 1927 г., Париж
Что же ты не пишешь мне, злая девочка, уже сегодня во сне я видела тебя больной, с опухшей шеей. <…> Папа был у меня, очень интересуется, познакомилась ли ты с Резерфордом. <…> Какой ужас – разрыв Англии с Советами34. Россия ведь страдать-то будет…»
«27 мая 1927 г., Париж
Сегодня вечером получила твое письмо, дорогой мой Анечек, очень была рада. Ты мне потом пришли план вашего нового дома. Я нахожу, что у вас будет слишком много комнат и его будет трудно обмеблировать, но можно постепенно. Ты познакомилась с Резерфордом, а с его женой? Ведь ты должна ей понравиться в противовес Пете, он говорил, что она его не слишком любит. <…> Посылаю тебе письмо Боткиных. Видишь, как они изменили взгляды после моего письма. (Мария Павловна Боткина (урожд. Третьякова) и ее муж Сергей Александрович были очень близки с семьей Крыловых еще в Петербурге. Тесная дружба продолжалась и в эмиграции, хотя жили они в разных местах. Боткины обосновались в Италии в Сан-Ремо. Когда Елизавета Дмитриевна пишет о перемене взглядов, то она имеет в виду, что многие их знакомые эмигранты достаточно жестко восприняли брак Анны Алексеевны и принятие ею в этой связи советского гражданства. – Е. К.) <…> Я очень хочу осенью быть в Италии, хочу быть в Бари у Св. Николая Чудотворца и, конечно, заехать к Боткиным. <…> Ты не просматриваешь моих писем и не отвечаешь на вопросы. Как твое и Петино здоровье, как проходит ваш день? Опиши. <…> Как я стала далеко от тебя. Я очень занята, не скучаю и хорошо живу одна, но хотела бы, чтоб у нас была сердечная связь, чтобы она не оборвалась…»
«1 июня 1927 г., Париж
…Как я рада, что ты уже ходишь в библиотеку, как я хочу, чтобы ты занималась. А теперь совсем о другом: есть ли у тебя плечики, чтобы вешать все платья, иначе испортишь платья. Напиши, в каких ты была платьях и идут ли они к тебе…»
«2 июня 1927 г., Париж
…Я с большой печалью прочла о смерти Кустодиева, думала, что для Пети это большое огорчение и тебе так хотелось с ним познакомиться. Напечатано было только две строчки, и пока ничего не появилось в газетах. <…>
Вот какое у вас большое знакомство, уж очень рассеянную жизнь вы ведете, все по гостям. Петя-то в лаборатории, а ты после завтрака вместо библиотеки – в гости! А заниматься-то когда серьезно! А что дома читаешь? Я-то все диссертацию жду. Как
Очень трогательно, что вам все дарят, и даже 20 фунтов пастор подарил. Вот письменный стол и готов, и пастору будет приятно, что Петины умные работы будут на нем писаться. А ты не скучаешь, когда Пети нет, когда он в лаборатории или обедает не дома? А что ты готовишь? Напиши и меню.
Мне нравится, что тот, который подарил гравюры, ничего не говорит, а только улыбается, кто же говорит-то? Ты, что ли? Какая же гравюра с одной собакой, да еще футуристической, это просто гадость, по-моему. <…> Какие газеты вы читаете? Русские есть?..»
«9 июня 1927 г., Париж
… Куда ни приду, разговор все о тебе, всех ты пленила. А как в Кембридже, тоже ты нравишься? <…> Папу не вижу, но написала ему, что вы переезжаете на новую квартиру и что нужно покупать мебель, чтоб он послал тебе, как хотел. <…> Посылаю тебе открытку от немца35. Он все по горам лазит.
Прошлый год вы все вшестером на Монблане были и как восхищались. Слава Богу, что сердце выдержало такой подъем.
Какая у вас погода? У нас были грозы и ливни. Потом холод и дождь. Сегодня тепло. В это воскресенье праздник Св. Троицы и в понедельник Св. Духа, я говею. <…>
Я здорова, занята и живу хорошо, не скучаю. Пиши мне, мой кротик, обо всем. Здоровы ли вы. Ведь я не могу уже потрогать твой лобик, чтоб узнать, нет ли жара!»
«18 июня 1927 г., Париж
Дорогие мои Петя и Аня, письмо Петино меня очень взволновало. И ждала я этого извещения, и все же взволновалась. Как только взяла конверт, подписанный Петиной рукой, так уже почувствовала, что что-то есть серьезное. Открываю его с волнением, и вот оно ожиданное-неожиданное. Ну что же, будем бодро ждать радостного события. Начинается для вас обоих новый период жизни, и для Ани кончилось беспечное время. Зато радость материнства так велика, что за все вознаградит.
Вот жаль, что Анек себя плохо чувствует. Но как это ни странно, но с этим надо бороться, надо очень бодриться, вести обычный образ жизни и не поддаваться. Это трудно, но все-таки надо. Со мной было так, что я совсем плохо себя чувствовала, и вдруг получаю письмо от мужа, который был в Париже, что он соскучился и чтоб я приезжала. В три дня я совершенно поправилась от радости и сейчас же выехала. 200 верст на лошадях проехала (я была у бабушки в имении) до Пензы, потом весь путь до Парижа без остановки. И в Париже была здорова, и потом ездили в Гавр, где я тонула, и купалась в Трувиле, и все прошло. <…>
Вы спрашиваете, чувствую ли я себя одинокой, нет. Я так рада вашему с Аней счастью, что другого мне ничего не надо, и к Вам, Петя, я Аню не ревную. Пусть она любит вас гораздо больше меня, а я буду любить и ее, и Вас, и внучку, вот и сравняемся…»
«28 июня 1927 г., Париж
…Что касается твоего замечания о прекрасных качествах Пети и «где таких разводят», как ты выражаешься, то, надеясь, что и Петя то же думает про тебя, что ты про него, скажу тебе, что такие необыкновенные экземпляры водятся у бестужевских курсисток. А ты поблагодари Петину маму, что у нее такой сын…»