Капитан флагмана
Шрифт:
– А пузырек с йодом где находился?
– На столе.
– Вы сразу вернулись в палату?
– Да.
– Кто видел вас?
– Дежурная сестра. Наденька Скворцова. Она сидела за своим столом и переписывала в истории болезни вечернюю температуру. Я еще попросила у нее немного ваты.
– Итак, вы сделали инъекцию. А потом?
– Кажется, я задремала. Я очень хотела спать. Дело в том, что примерно за двадцать минут до этого я приняла снотворное.
– А вот этого вы не говорили мне, – сказал Будалов. –
– Этаминал натрия.
– Сколько?
– Одну таблетку. Вообще-то, чтобы хорошо поспать, мне нужно две. Но я боялась глубоко уснуть и потому взяла только полдозы, чтобы хоть немного вздремнуть, когда маме станет лучше. Она всегда успокаивалась на два-три часа после инъекции. Вот и я решила, что смогу немного подремать.
– Так, может, вы уснули?
– Нет, я не могла уснуть, пока маме не станет лучше. Я только закрыла глаза.
– А шприц?
– Что «шприц»?
– Где был шприц, когда вы закрыли глаза?
– В правой руке. Я держала его в правой руке.
– Куда вы положили пустую ампулу?
– В карман. В левый.
– Мать не сразу успокоилась после инъекции, я знаю: вы говорили, что она о чем-то просила вас.
– Это была не просьба, это была мольба, крик о помощи, хотя говорила она шепотом. Иногда можно кричать шепотом.
– Вы хорошо помните ее слова?
– Они все время звучат в моей голове: «Будь милостива, Галочка. Ты знаешь, как мне тяжело. Так будь же милостива».
– Она произносила когда-нибудь до этого такие слова?
– Нет, никогда.
– Может быть, вы все же уснули?
– Нет, я сидела, закрыв глаза, и думала.
– О чем?
– О жизни и смерти. О том, что жизнь есть способ существования белковых тел, самообновление этих тел. Ассимиляция и диссимиляция. Созидание и разрушение. У нее – думала я о маме – этот процесс уже нарушился. Идет глубокая ломка, конечным результатом которой будет смерть. Это и есть обреченность. И все это у нее сопровождается невероятной мукой. И я должна что-то сделать, чтобы сократить эти муки. Тут я и решила: бывают минуты, когда смерть для человека – самое высшее благодеяние, или вы не согласны?
– У нас ведь не философский спор, Галина Тарасовна. Я слуга закона, а закон запрещает кому бы то ни было распоряжаться чужой жизнью. Давайте вернемся к тому, на чем остановились. Вы сказали, что решили ввести ей дополнительно две ампулы. Вы сразу же пошли за ними?
– Да.
– В ординаторской был кто-нибудь?
– Нет.
– Я потому спрашиваю, что в это время дежурная санитарка стала мыть пол в ординаторской. Это показала Надя Скворцова.
– Там никого не было. Это я точно помню.
– В коридоре на обратном пути вам кто-нибудь встречался?
– Не помню.
– Ладно. Вернемся в ординаторскую. Вы открыли шкаф и взяли коробку с медикаментами,
– Восемь.
– Вы точно помните?
– Да, два раза по четыре, помню, я держала коробку в руках и раздумывала: сколько взять – две или три. Решила, что двух достаточно.
– А потом?
– Я вернулась в палату.
– С коробкой?
– Зачем же? Я взяла две ампулы, а коробку поставила в шкаф. И еще помню, что поставила не на прежнее место, а на нижнюю полку.
– А шприц? Где в это время был шприц?
– Я его держала в руке. Я потому и поставила коробку на нижнюю полку, что мне было так удобно.
– Вы сказали, что держали коробку в руках.
– Нет, по-видимому, я поставила коробку на стол. Впрочем, я не уверена. Помню только, что вынула две ампулы и положила их в левый карман. Потом, сделав инъекцию, уже пустые ампулы положила туда же.
– И это вы точно помните?
– Да, я все время пересчитывала их, сидела, закрыв глаза, и ощупывала пальцами. И еще помню, что одна ампула лежала носиком в другую сторону, и я переложила ее так, чтобы все донышки были одно к одному.
– А еще что вы помните?
– Последние слова мамы. Она несколько раз сказала: «Спасибо тебе, Галочка». И каждый раз все тише и тише. Потом еще попросила беречь отца.
– А потом что было?
– Потом она затихла.
– А вы?
– Кажется, задремала. Это был не сон, а какое-то забытье. Я сидела и думала, что все правильно, что так лучше, что она уже больше не могла. И еще помню, чутко прислушивалась к ее дыханию…
– А где был шприц?
– Ну что вам дался этот шприц? У меня в руке.
– Значит, вы так и не выпускали все время?
– Да. И когда я упала ей на грудь, он тоже был у меня в руке. Вбежала Надя, и первое, что она сделала, – отобрала у меня шприц.
Зазвонил телефон. Будалов попросил прощения и снял трубку.
– Слушаю вас… Здравствуйте, Вадим Петрович… Нет, сегодня у меня вечер занят. Давайте завтра утром, а? Ну, скажем, ровно в восемь… Хорошо, я буду ждать вас, Вадим Петрович. Всего хорошего.
Он положил трубку и вернулся к прерванному допросу.
– Вы не устали, Галина Тарасовна?
– Нет, нет.
– Тогда продолжим.
45
Передача отделения носила сугубо формальный характер: передавать, собственно говоря, было нечего, потому что материально ответственными людьми были старшая сестра и сестра-хозяйка. Андрей Григорьевич пригласил Шарыгина в ординаторскую и сказал очень просто, очень буднично, что отныне, согласно распоряжению главного врача, возглавлять отделение будет Вадим Петрович, и, предупреждая выражения сочувствия и другие проявления эмоций, добавил: