Капитан флагмана

Фогель Наум Давидович

Вот он, рядом сидит, Ватажков. Спокойный, всегда собранный, как начальник штаба фронта. А что, он ведь и должен быть таким.

Выступает секретарь ЦК. Когда в прошлый раз награждали, приехал первый. А сегодня – этот. И вместо министра – тоже заместитель. Первый секретарь ЦК в Москве сейчас. А министр уехал в Комсомольск-на-Амуре. Да и не важно все это. И у тех, что приехали, полномочия решать все, что нас интересует: и ассигнования на строительство двух домов для малосемейных решено отпустить, и перебои с доставкой металла ликвидировать, и санаторный корпус в Благодатном… «Может, если бы я был, удалось еще и на пионерский лагерь выколотить. Ничего, потом. А пока достаточно и того, что отпущено».

– Я

понимаю, тебе трудно сейчас, – наклонился к Бунчужному Ватажков, – но выступать все же придется.

Тарас Игнатьевич кивнул. Посмотрел на поджарого, лобастого заместителя министра, прислушался к его словам. «Этому легко выступать – о простых вещах говорить. Но так говорит, что всем интересно. Морской транспорт обеспечивает три четверти международных грузовых перевозок. Насчитывает больше пятидесяти тысяч кораблей… В сорок раз экономичнее воздушного… Это его конек – морские перевозки в мировом масштабе. Сейчас он скажет, что наш советский Морской Флот вышел на второе место в мире. И сколько судов, скажет… Ну вот, я же знал. А сейчас он станет говорить о том, что нынешняя судостроительная промышленность у нас одна из наиболее развитых, о научно-исследовательских институтах, производственной базе, кадрах, учебных заведениях… Надо бы поближе к заводу институт перенести, на Крамольный остров. Почему это мне раньше в голову не пришло?.. Сейчас он станет о контейнеровозах…»

И действительно, заместитель министра, сделав короткую паузу, стал говорить о контейнеровозах. И о том, что японцам, например, удобнее перевозить свои грузы в Англию через Советский Союз… Порт Находка… Железная дорога… Ленинград… Отсюда на корабль – и в Англию. Самое выгодное в этой цепочке – контейнеровозы. Доставка, как говорится, «от порога до порога». А что – и в самом деле выгодно. Сейчас он скажет, что этот второй орден Ленина мы заслужили тем, что смогли быстро освоить и выпустить большую партию таких контейнеровозов… «Ну вот, я же знал… А после этого он будет говорить, что мы сейчас буквально все в кораблестроении, «от киля до клотика», делаем из своих, отечественных материалов. И оснащение тоже свое. Даже мебель. Даже коврики в каютах…

Да что же это я? Вместо того чтобы продумать свое выступление… О чем же мне сказать все же?.. Прежде всего нужно поблагодарить за высокую награду, а потом… Потом скажу, что у меня большое горе и если б не коллектив… Это будет правда, потому что я и в самом деле не представляю себе, как выстоял бы, если б не эти люди, что сидят и тут рядом, и там – в зале… И еще я скажу, что у нас хороший «колхоз». А что, это ведь правда. Вон – Василий Платонович со своей бригадой. Пятилетку за три с половиной года выполнил. И качество – высший класс. Как он этого Джеггерса отделал! Если б я знал, что понимает все… А Джеггерс-то… И бровью не повел. Вот я и о нем скажу. О том, как позавидовал нам. Как талантливый инженер и как оборотистый фирмач позавидовал. «Если б мне такие возможности…» И о рабочих он здорово заметил – «творческий взрыв». А что, верно ведь. Мы сейчас по сравнению с прошлой пятилеткой кораблей в два раза больше выпускаем, а рабочих столько же… И на следующую пятилетку у нас увеличение вдвое будет. А еще о чем сказать? Скажу, что наши корабелы уже сейчас – вне конкуренции на мировом рынке. И останутся такими. Как Джеггерс посмотрел на меня, когда узнал, что у нас иностранных заказов на шесть лет вперед! Вот и будем дальше так держать… И хватит… Когда впервые награждали завод, тут были и Валентина и Галина…»

Он вздохнул. Ватажков покосился на него, осторожно положил свою мягкую ладонь на его руку, едва ощутимо пожал, как бы ободряя.

Потом, когда все закончилось уже, отвел в сторону.

– Я понимаю, Тарас Игнатьевич, –

сказал он, – у тебя сейчас горе, и не до банкета тебе, но хоть рюмку выпей со всеми.

Бунчужный увидел женщину – администратора Дворца, она стояла и смотрела на него с нетерпеливым ожиданием.

– Простите, пожалуйста, – сказал Тарас Игнатьевич Ватажкову. Он повернулся к женщине и спросил негромко: – Что, Евгения Николаевна?

– Звонил Андрей Григорьевич. Просил, чтоб вы, как только освободитесь, ехали к Сергею Романовичу.

– Что случилось, не сказал?

– Нет. Но мне почудилось, что он чем-то встревожен.

– Вот видишь, – повернулся Тарас Игнатьевич к Ватажкову и протянул руку на прощанье. – Ты уж там извинись за меня.

До дома, где жил Гармаш, было всего три квартала. Андрей Григорьевич и не заметил, как прошел их. Из раздумья вывел его резкий звук автомобильной сирены. По ночной улице неслась машина «скорой помощи». Поравнялась. Обогнала. Вдруг замедлила ход и свернула во двор, где жил Гармаш. Андрей Григорьевич ускорил шаг. Да, машина стояла у подъезда Гармаша.

Андрей Григорьевич почти бежал. Через минуту был уже у машины. Двое парней потянули на себя носилки. Кто-то с ним поздоровался. Андрей Григорьевич ответил механически, не поворачивая головы. Он никого и ничего не видел, только мертвенно бледное лицо Галины, ее мокрую одежду.

– Что с ней? – спросил он, ни к кому не обращаясь.

– С моста в реку бросилась, – ответил парень в мокрой рубашке с короткими рукавами. Брюки у него тоже мокрые были. Но это Багрий заметил позже. Он слушал парня, не глядя на него. – С моста Космонавтов. В самую стремнину и руки себе шарфом завязала. Счастье, что наша лодка рядом была, под мостом. А то не вытащить бы.

Врач «скорой помощи», шагая рядом с Багрием позади носилок, объяснил:

– Ребята оказались толковыми. Сразу же стали делать искусственное дыхание.

Сергей Романович стоял у окна и смотрел, как Багрий припал на колено, щупая пульс.

– Нету, – озабоченно сказал Багрий.

– Несколько минут назад пульс определялся совершенно отчетливо.

– Адреналин, пожалуйста.

– Ящик с медикаментами! – крикнул врач «скорой помощи», перегнувшись через перила лестничной площадки.

Багрий услышал рядом с собой дыхание Сергея Романовича, увидел его посеревшее лицо.

– Не мешайте нам, – тронул его за рукав Багрий. – Сядьте вон туда и сидите, – указал он на кресло у окна.

– Появился пульс, – сказал врач «скорой помощи».

– И дыхание, – произнес Андрей Григорьевич. – Притворите окно: сквозит. Или нет: я закрою дверь.

Он повернулся и увидел Бунчужного. Тарас Игнатьевич стоял, как-то странно изогнувшись, и смотрел на дочь. Руки беспомощно опущены. Глаза расширены. На лице – растерянность и страх. Таким Андрей Григорьевич его никогда не видел.

– Это обморок, – сказал он, поднимаясь. – Простой обморок. Сейчас она придет в себя. Успокойтесь. Да успокойтесь же вы, ради бога.

47

Прошло три дня. Ватажков ожидал Бунчужного. Так уж повелось, что перед отъездом в ответственную командировку в министерство или за рубеж Тарас Игнатьевич всегда приходил сюда, чтобы поговорить, обсудить наиболее значительные вопросы. Так было и раньше, когда вместо Ватажкова был другой.

Предстоящая командировка была именно такой, ответственной: в министерстве должны были, уже окончательно, решиться вопросы, связанные с новым строительством на жилмассиве Корабелов санаторного корпуса в Благодатном, строительством контейнеровозов по новому, более совершенному проекту и большой серией. Предстояли и неприятности. С них Тарас Игнатьевич и решил начать.