Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
Попрощался со смотрителем, встал на костыли и пошел до рыбозавода. Шел эдак, сначала весело, даже песенки водил, а потом уставать стал… Хорошо, что у рыбозавода случилась лошадь! На ней я доехал до Слободки. Тогда же установилась теплая погода, и тело мое согрелось, отдохнуло, и я словно забыл, что было со мною.
— А был ли «третий случай»?
— Нет… Намечался, но я его отвел. Может, не настоящий, черт его знает! Да он, смотритель–то, не говорил, как скоро такой случай будет. Но говорил, что беспременно будет. Ну что ж, будет так будет. А пока видишь, хожу. Ничего. А смотритель в войну потонул. На лодке плыл, бомба недалеко упала, перевернула его; он старенький был и, видно, не выбрался, захлебнулся,
— Ладно, — сказал я, — пойдем.
Данилыч от радости чуть не опрокинул лодку.
— А я думал, — сказал он, — мы на этих косах тут и присохнем… Теперь давай, Лексаныч, сходим в Слободку: белье сменим, бакалеи наберем и того–сего. А тебе, наверно, на почту сходить надо?
Я понял, что Данилыча меньше всего интересовала бакалея: этого добра и на кубанской стороне, в рыбацких селениях сколько угодно. Его интересовало больше всего «того–сего». Конечно, это злополучное «того–сего» тоже есть и на Кубани, но ему–то оно, как видно, «до зарезу» требовалось сейчас! Я согласился не потому, что решился уступить Данилычу, а потому, что мне нужно было побывать на почте: десять дней без газет, без радио — это, конечно, не трагедия, но все же и не развлечение. Хотелось мне, не скрою, увидеть и Галинку.
34
Пока Данилыч «сворачивал» нашу стоянку, я решил пройтись на конец косы. Дела у меня там никакого не было. Само место очень мне понравилось. Представьте себе песчаную отмель, далеко вклинившуюся в море в виде лезвия обоюдоострого меча. Песочек мелкий, нежный и робкий. Вода теплая, как парное молоко. Чайки вьются — добычу ищут. Сеголетки, объединившись в мелкие ватажки, дразнясь, шныряют у ног. Хорошо зоревать тут!
Море с Таласской косы кажется великим и могучим. Особенно если вспомнишь, что на его берегах родились Антон Чехов, Архип Куинджи и Георгий Седов. А сколько отважных моряков, крещенных в соленой купели Азовского моря, среди исследователей Антарктиды, в торговом и военном флоте, среди китобоев, добытчиков рыбы и морского зверя!
…По Азовскому морю некогда плавал Джузеппе Гарибальди. Он возил из Таганрога в Италию русский хлеб. Но каждая итальянская мать называла его сыном не за то, что он возил по морю хлеб из России, нет! Хотя в русском хлебе Италия нуждалась не меньше, чем в маслинах Калабрии. Гарибальди должен был сделать нечто большее, чем водить корабли из Неаполя в Таганрог или из Бриндизи в Одессу. Морской капитан должен был повести людей на борьбу за высшие идеалы жизни, чтобы стать сыном всех итальянских матерей.
Высшие идеалы жизни! Не им ли отдали себя и Антон Чехов, и Архип Куинджи, и стремившийся к Северному полюсу Георгий Седов? Их пути не похожи: яркие, сочные краски Куинджи отражали не только его мечты и надежды, но и волновали сердца всех, кто видел его картины; в крыльях чеховской «Чайки» была трепещущая мечта о больших свершениях; воля неутомимого Седова предвещала появление нового поколения ученых и исследователей новой России. О чеховской «Чайке», о волшебной кисти Куинджи, своим рождением оказавшим честь этому морю, я любил думать, когда подолгу стоял на конце косы и, ничего не замечая, даже порой не слыша писка чаек, смотрел далеко–далеко в море. И как же я был счастлив, когда на горизонте появлялся дымок парохода!
Азовское море! За несколько дней пребывания на нем я успел полюбить его и узнать о нем от местных рыбаков столько, что мне казалось, я знаю его давным–давно.
Некоторые гидрологи называют его «море–блюдце» за то, что самая большая глубина в нем не превышает
Азовское море называют еще мелким заливом Черного моря. Это, конечно, скорее литературное определение, чем научное. Если согласиться с этим, то тогда и Черное море есть не что иное, как залив Средиземного, а Средиземное — лагуна Атлантического океана.
Азовское море вполне самостоятельное, со своим круговоротом интереснейшей жизни. Море это абсолютно не похоже па Черное.
Азовское море маленькое, если сказать точнее, самое маленькое в нашей стране. Ну что оно против, например, Берингова моря? Представьте себе котловину размером в два миллиона двести семьдесят пять тысяч квадратных километров, залитую водой. Глубина этой котловины местами достигает десяти километров.
Вот что такое Берингово море.
А что же Азовское?
Полное зеркало этого крохотного бассейна занимает всего около тридцати восьми тысяч квадратных километров. А глубина — наибольшая — пятнадцать метров. Пятнадцать метров!
Конечно, можно смириться с небольшим размером моря. Что ж делать? Но если ты не вышел ростом, так, может быть, возьмешь чем–нибудь другим? Если нет одного, должно быть другое: если в море мало воды, то, может быть, у него необычайные берега?
Увы! Здесь тоже нет ничего выдающегося. Берега Азовского моря сложены преимущественно из ракушечника и мелкого, как пудра, песка.
В каждом море есть какие–то чудесные или необычные животные и растения. В одном море не только акулы или там гигантские скаты, но и рыба–мяч (фагак) и рыба–камень, мурена, гигантские раковины — тридакны, достигающие трехметровой длины и метра в поперечнике; в морях далекого Севера водятся медуза «Голова Горгоны» и подводные пауки — пикногоны; в тропических морях — гигантские рыбы манты (из вида скатов), достигающие четырех тонн веса; в далеком Перу живет злая и хищная, ростом с карпа, рыбка пиранья, которую даже крокодилы боятся, и, наконец, есть на свете свирепая морская щука барракуда.
В Азовском море ничего этого нет. Да что там! Нет даже скумбрии — этой обыкновенной макрелевой рыбы, пеламиды, которую черноморские рыбаки называют баламутом! Нет в Азовском море и акулы. А какое же море без акулы? В море Черном, с которым Азовское соединяется Керченским проливом, есть и скаты, и морской черт, и колючая акула катрана, или, как ее называют тамошные рыбаки, морская собака.
И все же Азовское море чудесно! Чудесно, конечно, не тем, что в нем блистательно отсутствуют все сто двадцать пять видов различных скатов — от обыкновенных до электрических, — и не тем, что в нем из тысячи двухсот сорока видов средиземноморских моллюсков живет только двенадцать, а из пятидесяти одного вида средиземноморских крабов всего один вид. Не в этом дело! Пусть оно мелко, пусть в нем не живут гиганты морей и океанов — страшные хищники и разбойники. Пусть на дне его нет или почти отсутствует беспозвоночная фауна: здесь нет ни мягких кораллов, ни альционарий, ни губок, ни актиний, ни мшанок, ни серпулид, ни гефирей, ни голотурий… Пусть в нем не живут глубоководные организмы и не растут гигантские водоросли макроцистис, достигающие трехсотметровой высоты, или там алярии, ламинарии… Пусть беспозвоночная фауна и растительный мир этого маленького моря малы и неказисты. Пусть в Азовском море всего лишь восемьдесят видов рыб. Пусть вода его почти непрозрачна. Профессор Л. А. Зенкевич говорит: «В воды Средиземного моря можно погрузить большую колокольню, и она будет видна до самого фундамента, а в Азовском море часто уже на глубине двадцати — тридцати сантиметров под поверхностью воды ничего не видно».