Капитан Темпеста
Шрифт:
— Эта девушка — равная тебе по происхождению, господин.
— Отнесшаяся, однако, ко мне так презрительно!
— Неправда и это, господин. Она никогда не презирала тебя. Это доказывается тем, что в трудную минуту она обращается именно к тебе, а не к кому-нибудь другому.
Глаза молодого турка сверкнули огнем радости.
— Неужели мой противник имеет нужду во мне?.. Разве капитан Темпеста жив еще?
— Жив, но ранен.
— Где же он? Я желаю видеть его.
— Может быть, для того, чтобы убить его? Ведь капитан Темпеста, или, вернее, герцогиня д'Эболи —
— А кто ты такой?
— Ее преданный раб.
— Раб? А так хорошо выражаешься?
— Ее отец воспитал меня, и я научился…
— И герцогиня послала тебя прямо ко мне?
— Да, господин.
— Уж не за тем ли, чтобы просить меня помочь ей выбраться из Фамагусты?
— Да, но, кажется, и кое о чем еще.
— Она, вероятно, укрывается где-нибудь здесь в городе?
— Да, в одном из подземелий.
— Одна? Разве ей не угрожает опасность в твое отсутствие?
— Не думаю: убежище ее хорошо скрыто, к тому же она там не одна.
— Кто же с ней?
— Ее лейтенант.
Мулей-Эль-Кадель быстро встал, накинул на себя длинную темную мантию, взял со стола пару великолепно отделанных серебром и перламутром пистолетов и сказал:
— Веди меня к своей госпоже.
Но Эль-Кадур, не двигаясь с места и пытливо глядя ему прямо в глаза, твердо проговорил:
— Господин, чем ты можешь доказать мне, что идешь к ней не с целью выдать или убить ее?
Лицо молодого турка вспыхнуло.
— Как? Ты мне не доверяешь? — с негодованием воскликнул он. Затем, подумав немного, добавил уже другим тоном: — Ты прав: она — христианка, а я турок, естественный враг ее религии и племени. Хорошо, мы найдем тут вблизи муэдзина, у которого есть Коран, и я в твоем присутствии торжественно поклянусь над нашим священным писанием, что желаю только спасти твою госпожу, хотя бы ценой собственной жизни. Желаешь ты этого?
— Нет, господин, — ответил Эль-Кадур, — я теперь верю тебе и без клятв. Я, вижу, что Дамасский Лев не уступит в великодушии моей госпоже, герцогине д'Эболи.
— Ты говоришь, твоя госпожа ранена? Тяжело?
— Нет, не очень тяжело.
— А в состоянии она будет завтра держаться на лошади?
— Думаю, да.
— Есть у вас в подземелье какие-нибудь жизненные припасы?
— Кроме кипрского вина и оливкового масла ничего нет. Мулей-Эль-Кадель хлопнул в ладоши, и в след за тем в дверях появились оба негра, с которыми он обменялся несколькими словами на непонятном для Эль-Кадура языке, после чего обернулся к последнему и сказал ему по-арабски:
— Идем. Мои люди догонят нас.
Оба вышли из дома и, перейдя площадь, где встречающиеся солдаты почтительно отдавали честь своему офицеру, направились, не спеша, к городским башням с видом людей, желающих сделать обход вокруг стен. Когда они прошли шагов около пятьсот, их нагнали оба негра, несшие две большие и, по-видимому, тяжелые корзины, с ними бежали и их собаки.
Янычары не осмеливались препятствовать сыну всемогущего паши и спешили очистить ему путь.
Убедившись, что возле башни Брагола нет ни души, араб провел Мулей-Эль-Каделя и его слуг в подземелье. Там все еще
Молодой турок откинул назад полы своего плаща, обменялся вежливым поклоном с синьором Перпиньяно и легкими, быстрыми шагами приблизился к ложу герцогини, которая в это время не спала.
— Привет даме, победившей Дамасского Льва! — воскликнул он с видимым волнением, опускаясь перед ней на одно колено, как делали европейские рыцари, и впиваясь глазами в лицо молодой девушки. — Синьора, — продолжал он, — вы видите во мне не врага, а друга, который имел случай удивляться вашей выходящей из ряда вон храбрости и который не питает никаких злобных чувств за то, что был побежден такой доблестной героиней. Приказывайте Мулей-Эль-Каделю все, что угодно: отныне он видит свое величайшее счастье в том, чтобы спасти вас и таким образом уплатить хотя бы часть своего долга.
X
Благородство Дамасского Льва.
Когда молодая девушка увидела опустившегося перед ее ложем на колено своего недавнего противника и выслушала его горячее приветствие, она немного приподнялась на локте и с удивлением воскликнула:
— Вы! Мулей-Эль-Кадель?
— Да, это я. Вероятно, вы, доблестная синьора, сомневались, чтоб я, мусульманин, пришел на ваш зов? — грустно спросил молодой турок.
— Если и было это сомнение, то оно теперь исчезло, — ответила герцогиня. — Да, я действительно думала, что вы не придете и что мой верный слуга… более не вернется ко мне.
Все возможно в такое время и при таких…
— Только не то, чтобы Мулей-Эль-Кадель мог быть так же кровожаден, как Мустафа с его янычарами! — горячо перебил молодой человек. — Они храбры — это верно, зато и свирепы, как азиатские тигры. Я не выходец из диких степей Туркестана или вечных песчаных пустынь Аравии и находился не при одном дворе моего султана. Я бывал и в Италии, синьора.
— Вы видели мою прекрасную родину, Мулей-Эль-Кадель? — с видимым удовольствием спросила герцогиня.
— Видел, синьора, любовался Венецией и Неаполем. Там я и научился ценить цивилизацию и образованность ваших соотечественников, которых глубоко уважаю.
— Мне так и казалось, что вы не должны походить на остальных мусульман, — заметила молодая девушка.
— Из чего же вы это заключили, синьора?
— Да хотя бы и из тех слов, которые вы крикнули вашим воинам, набросившимся было на меня с целью отомстить за ваше поражение. Достаточно для меня было и этого, чтобы понять, с кем имею дело.
Чело молодого турка слегка омрачилось, и из груди вырвался вздох.
— Да, все-таки горько подумать, что я был побежден рукой женщины! — тихо сказал он.
— Нет, Мулей-Эль-Кадель, не женщины, а капитана Темпеста, считавшегося среди храбрых защитников Фамагусты одним из первых бойцов. Честь Дамасского Льва нисколько не пострадала, тем более, что он доказал свое мужество и искусство, сломив старого медведя польских лесов, перед грубой силой которого многие отступали.
Чело турецкого витязя мгновенно прояснилось при этих любезно сказанных словах, и на губах его мелькнула улыбка.