Капитан Темпеста
Шрифт:
Герцогиня очень желала бы пройти сначала в больничное помещение, чтобы взглянуть на раненого, но покорилась необходимости и покорно последовала за капитаном в каюту, расположенную в носовой части галеры. Миновав столовое помещение, Метюб подвел свою пленницу к красивой резной двери и сказал:
— Можешь безбоязненно войти сюда, синьора, и оставаться в этом помещении. Находясь под моим покровительством, тебе нечего бояться.
— За себя я никогда не боюсь, но беспокоюсь о своем женихе, — ответила Элеонора.
— И о нем не
Отворив дверь, он впустил свою спутницу в большую каюту, убранную с восточной роскошью, поклонился и запер снаружи дверь, к которой приставил двух солдат, вооруженных пистолетами и кривыми саблями. — Никого сюда не пропускайте, кроме меня да того капитана янычар, который у нас да борту, — приказал он солдатам.
Когда он поднялся на палубу, оказалось, что матросы и без его распоряжения уже взяли галиот на буксир и повернули назад галеру, которую теперь искусным маневром направляли по полосе более сильного ветра. Похвалив их за расторопность, Метюб начал было отдавать другие приказания, как вдруг из больничного помещения вышел Лащинский и сказал ему:
— Раненый только один, да и тот, как нарочно, во-первых, жених этой капитанессы, т. е. знатное лицо, а во-вторых, с ним много возни: он, кажется очень плох, и врач не может вынуть у него пулю, застрявшую где-то чуть ли не в самом легком.
— В легком? — повторил Метюб, нахмурив лоб.
— Да, в левом.
— Гм!.. Неужели он умрет?
— Чего доброго. Удар шпагой был бы менее опасен.
— Это очень неприятная история, — заметил Метюб, подумав немного, — я дал слово Гараджии вернуть всех беглецов живыми.
— Ну что ж, только одной обузой меньше…
— Почему вы так говорите, капитан?
— Ах, это я так… про себя, — уклончиво ответил поляк. — Ты не знаешь, Метюб, что намерена Гараджия сделать с этой капитанессой?.. Впрочем, нет, она своей храбростью действительно скорее заслуживает быть названной капитаном Темпеста… Какая участь ожидает капитана Темпеста в Гюссифе?
— Не могу. Гараджия мне ничего не говорила о своих намерениях, а угадать их невозможно.
— Пожалуй, вздумает убить его?
— Очень может быть. Это будет вполне на нее похоже.
— Я ей не позволю сделать это, — с решимостью заявил поляк.
Турок только презрительно улыбнулся.
— Гм! Ты, кажется, не на шутку заинтересован этой христианкой? — насмешливо проговорил он, обдавая своего собеседника каким-то странным, не то презрительным, не то прямо враждебным взглядом.
— Я никому не обязан отдавать отчета в своих чувствах, капитан, — сухо ответил Лащинский.
— Я его и не требую…
— И прекрасно… Где находится венецианка?
— В каюте самой Гараджии.
— Мне нужно видеть ее.
— Можешь, когда тебе угодно. Гараджия не приказала мне препятствовать
— За кого же ты меня принимаешь? — сердито произнес поляк. — Я ведь не дикарь… Ну, так я иду к ней…
Узнав, где находится каюта пленницы, он быстро разыскал ее, повелительным знаком заставил отступить стоявших возле нее часовых, притворил дверь и, смягчая свой грубый голос, проговорил:
— Простите, синьора. Мне нужно с вами поговорить.
Герцогиня сидела на мягкой оттоманке, под окном, прорубленным под верхней частью носа судна. Глаза ее были неподвижно устремлены на море, на ресницах повисли две слезинки, а лицо было задумчиво и печально.
— Синьора! — громче повторил поляк, видя, что она не замечает его. — Должно быть, шум волн, подымаемых ходом галеры, мешает вам слышать мой голос?
И на этот раз молодая девушка не пошевельнулась.
— Клянусь бородой пророка и всех турок, вместе взятых, я ведь не раб ваш, чтобы не отвечать мне, когда я обращаюсь к вам! — с раздражением вскричал поляк. — Сколько же раз мне окликать вас?
Герцогиня вздрогнула и обернулась. Увидев стоящего в нескольких шагах от нее поляка, она вскочила и с пламенеющими щеками и глазами горячо произнесла:
— Ах, это вы?.. Да, вы, действительно, не раб, но гораздо хуже, вы — ренегат! Самый жалкий из всех рабов не изменил бы своей религии, как сделали вы, синьор Лащинский. Зачем вы явились на Кипр? Кого вы брались защищать своей шпагой: льва святого Марка или полумесяц?
— Кого придется, синьора… Я не патриот и не ханжа. Мне совершенно все равно, за кого или что биться, лишь бы просуществовать как-нибудь… Я не скрываю, что ищу приключений, подобно многим другим, умеющим владеть оружием. Но я пришел не за тем, чтобы вести с вами беседу на эту тему, на это будет время впереди…
— Так зачем же вы пожаловали, синьор Лащинский?
Вместо ответа поляк притворил дверь и осторожно выглянул из нее, потом запер ее, почти вплотную подошел к герцогине и шепотом спросил:
— Знаете вы, куда вас везет Метюб?
— Знаю. Обратно в Гюссифскую крепость, — ответила Элеонора, с удивлением глядя на него.
— Другими словами, к Гараджии, — поправил ее поляк.
— Да. Ну, и что же дальше, синьор?
— А какого приема ожидаете вы теперь от этой женщины, пользующейся такой дурной славой за свои прихоти и за жестокосердие?
— Разумеется, не особенно любезного. Я принимаю во внимание случившееся и…
— Да уж поверьте, что вы и на тень «любезности» с ее стороны не можете рассчитывать, — перебил Лащинский. — Она была взбешена вашей выходкой и никогда не простит вам ее. Я пришел к вам не как враг, а как друг, готовый вместе с другими вашими друзьями пожертвовать собственной жизнью ради вашего спасения.