Капитанские повести
Шрифт:
Вячеслав Вячеславович подумал, постучал пальцами по крышке стола и решил:
— Ну добро, пусть Артеменко остается. Но — еще раз об этом говорить не будем.
— Надеюсь. Из новеньких двое членов партии, так что нас теперь ровно пятнадцать. Как?
— Ровно пятая часть экипажа. Это все же лучше, чем чертова дюжина.
Помполит засмеялся:
— Ваш брат судоводитель никогда не перестанет быть суеверным. Не помогает высшее образование. Может, вы когда-нибудь перекуетесь?
— Никогда, — серьезно, словно
— А пальто у вас есть? — спросил Вячеслав Вячеславович.
— Есть, — ответил Артеменко и побагровел, как тогда на мостике.
— Ага, чудненько. Ну, благодарите Геннадия Васильевича.
Поднимаясь по трапу, Вячеслав Вячеславович услышал, как по-детски счастливо ойкнул Артеменко, как засмеялся в ответ помполит, и Вячеслав Вячеславович предположил, что из Артеменко и выйдет что-то путное, раз он так радуется, что остался на судне.
Динамик УКВ в рулевой рубке надрывался:
— «Кустодиев», «Кустодиев», я «Холод», ответьте, наконец. Прием!
— Слушаю вас, «Кустодиев» на приеме.
— Кто у микрофона?
— Капитан.
— Вячеслав Вячеславович, это Кондратьев. Буксиры с лоцманом к вам выходят, будут у борта через десять минут. Понял? Шесть человек команды, портовая комиссия и пассажиры будут доставлены на рейд.
— Какая комиссия? У меня второй помощник где? А люди еще идут.
— Мы вашего второго перехватили, судовая роль докорректирована.
— Без моего ведома?
— Вячеслав Вячеславович, не бушуй. Четыре человека ваши, из отпуска, читаю фамилии… Понял? Ну, двое — новеньких, второй их проверил. Понял? У тебя в семнадцать отход, а еще бункеровка. Может, хватит тебе и этого мазута на рейс?
— Все понял. Мазута не хватит. Комиссию не заказывайте, пока не дам подтверждения, что принял этих людей.
— Планирую на семнадцать.
— Не успеть же! Бункера нет, людей нет, груз, сами знаете, подвезут.
— Ну хорошо, — недовольно сказал Кондратьев и переключился: — «Морской ветер», «Морской ветер», я «Холод», на связь, прием!
Вячеслав Вячеславович вставил трубку в держатель и подмигнул третьему штурману. Он остался доволен собой: на этот раз он был на место и снова завязал бабий узелок — не развяжешь. Пусть делают как положено, а уж потом — отход.
Он опустил стекло в бортовом окне, высунулся и посмотрел в сторону порта. За бетонной стеной нового плавучего дока торчали перекрещенные верхушки кранов и высокая пятиэтажная надстройка какого-то апатитового иностранца. Было неморозно. Залив не парил, но солнце скатывалось за Дровянские сопки, и заря предвещала похолодание к ночи. К причалам рыбокомбината подтаскивали большой производственный рефрижератор, суетились вокруг него три буксира. Вячеслав Вячеславович поежился, сказал помощнику, чтобы запретили сход на берег, и снова привалился к окну. Дышалось хорошо, и голова
Он вспомнил, что полулежал на диване в маленькой комнатке, где царствовало огромное, закрытое шторою, окно. Оно занимало всю стену против дивана. Женщина сидела на этом диване, на краешке, еще строгая, с сережками в ушах, и говорила, говорила, будто бы сама с собой.
— У нас начинается что-то ужасное, правда?
Он пожал плечами, ничего не ответил, взял ее руку ладошкой к себе, стал распрямлять пальцы и целовать каждый.
— А у вас пальцы длинные, не то что мои. А вы почему не курите? Я заметила.
— Не хочу.
— Но вы вообще не курите. Я пьяная сегодня и, наверное, вульгарная. Мне совестно. Вы старый. Зачем вы здесь?
— Я не хочу уходить, — сказал Вячеслав Вячеславович и ее ладонями закрыл себе глаза и губы.
— Усы щекочут, — тихо засмеялась она, не отнимая рук и наклоняясь к нему, — о люди, о боги…
Потом он вспомнил, как она, опираясь на локти, лежала рядом и говорила, говорила.
— Команда вас любит, да? — Она потянулась к его лицу. — Усики у вас пошленькие, а глаза — хорошие, правда?
— Пожалуй, неправда, — ответил Вячеслав Вячеславович.
Она больно, с силой, прижалась подбородком к его груди:
— Как же я вас смогла бы годами ждать, если я без мужа четыре месяца не убереглась… Ему скоро в аспирантуру экзамены сдавать… А он в море пошел, денег заработать…
Она заплакала так тихо, что Вячеслав Вячеславович сначала не услышал, как она плачет, а когда разобрал, то ничего не придумал в утешение, а только стал гладить ее волосы — красивую прическу, видимо уложенную специально для ресторана.
Она плакала до утра. Он не мог уйти, пока она плачет. Она переставала плакать и уговаривала его уйти, пока не встали соседи, но когда он поднимался, у нее опять начинали наливаться уголки глаз, и он опять садился на диван, и все повторялось. Если бы он мог сказать ей что-то наверняка, связать, сплести, чтоб не расцеплялось, он ведь был свободен на все четыре главных румба. Но он так и не решился ничего ей сказать, хотя и подумал твердо, что вернется, когда она сказала, что они никогда больше не встретятся. Он поцеловал ей руку, за которую держался, пока она вела его по темному коридору к выходу. Дверь за ним хлопнула неожиданно громко, словно вырвалась из ее рук…
Вячеслав Вячеславович поежился, стоя в наплывающем холоде у окна. Где же лоцман и буксиры? Он посмотрел вниз. С трапа на судно спрыгивали люди.
— Кто пожаловал? — крикнул Вячеслав Вячеславович вахтенному.
— Пополнение и пассажиры, — ответил тот, но Вячеслав Вячеславович и сам узнал отпускника-моториста и еще двух своих моряков. Остальные были ему незнакомы, взгляд его зацепился только за женщину, очень миленькую. Наверное, новая буфетчица.
— Вот что, — сказал он третьему, — давайте готовность машине. Буксиры к нам идут.