Капкан для медвежатника

Сухов Евгений Евгеньевич

– Не нужно ничего говорить, – сдержанно заметил Савелий. – Для меня это не составит особого труда.

Вронская вдруг засобиралась, словно куда-то опаздывала:

– Прости, но мне пора.

– Мне тоже, – сказал Савелий Николаевич, поднимаясь.

Когда они вышли из кондитерской и попрощались, собираясь разойтись, Кити вдруг прижалась к Родионову:

– И еще...

– Слушаю тебя, Кити, – встретился с ее взглядом Савелий.

– Спасибо тебе, Савушка... Надеюсь, что я как-нибудь сумею отблагодарить тебя.

Глава 2

КАПКАН

Мамай

сильно горячился. Таким взбудораженным Савелий Родионов видел своего старого товарища и телохранителя крайне редко, потому не перебивал, давая выговориться. А Мамай, как это случалось нередко, в выражениях не стеснялся...

– Билят! Ни наты тута хатить! Повяжутэ, как пить тать! Гатовица натэ толга, а не атин тень. Гыте итэ витано, ипона мать, штобэ такэ, с бухтэ-барахтэ, банык ити бырать!?

– Ты все сказал? – спросил Савелий хмуро, когда Мамай закончил свою яркую и образную речь.

– Нету.

– Тогда говори дальше, я послушаю.

– Пыредчуствие у миня, билят.

– Предчувствие?

– Ага. Тавай не пайтем?

– Надо, Мамай, я обещал.

– Тавай, щерез тыве нители пайтем, рас тибе натэ.

– Через две недели будет поздно.

– Ай, шайтан-баба, не сылушай и-йе! Хитрый она, сибе на уме...

– Я уже все решил, Мамай, – твердо сказал Родионов.

– А сикнализасия? – не унимался старый товарищ.

– Она будет загодя отключена... Ну все, Мамай, решай: ты со мной или нет?

– Сы тобой, канишнэ.

– Вот и ладно, – улыбнулся Савелий. – Тогда эту тему объявляю закрытой...

Не желая успокаиваться, Мамай еще не раз поворчал в тот день, недовольно вздыхал и делал кислую мину, когда речь заходила о сейфе в кабинете управляющего Промбанком. Но, коли хозяин решил, что же еще остается слуге? Единственно – подчиняться.

Брюзжал он и на следующий день, тянувшийся очень долго, как и всякий день перед большим и ответственным делом. Поздним же вечером, когда были закончены все приготовления, он перестал ворчать и замолчал, будто набрал в рот воды. Размыкал уста только в том случае, когда с ним пытался заговаривать Савелий, да и то отделывался лишь односложными словами: «Та», «неты». Лоб Мамая был собран в длинные изогнутые морщины: он размышлял о чем-то серьезном.

В час тридцать преступная парочка – элегантный высокий молодой человек с саквояжем в руке и кряжистый широкоплечий татарин в полосатом халате – двинулась на дело.

Правда, слово «преступная» на сей раз не совсем соответствовало действительности: все-таки медвежатник и его сподручный шли на дело благородное, даму от конфуза выручать да гадского шантажиста лишить возможности пакостить. Однако, что ни говорите, а противузаконное проникновение в Императорский банк и подлом сейфа управляющего – дело все же подсудное и правопорядок нарушающее...

* * *

В два часа десять минут, аккуратно, без царапинки вскрыв фомкой дверь запасного выхода, Родионов проник в здание банка.

Сигнализация, как и было обещано, молчала.

Мамай сидел в пролетке в полуквартале от Промбанка, выряженный под «ваньку», который

уже невесть сколько времени ждет подвыпившего хозяина. Для чужих глаз он беспробудно почивал, безвольно уронив голову на грудь; в действительности он зорко следил за всеми возможными подходами к банку, по-другому, «стоял на шухере».

Час был поздний, прохожих на улице не наблюдалось, а узкий переулок, в который выходил запасный выход Императорского Промышленного банка, и вовсе погряз в беспросветной темноте, что было Савелию Родионову только на руку.

Войдя в банк, Савелий Николаевич первым делом осмотрелся, вслушался в тишину и, не распознав ничего настораживающего, перекинул свой незаменимый саквояж из левой руки в правую. Этот саквояж, похожий на саквояж земского врача, был при Родионове с незапамятных времен. Когда-то в нем лежали лишь дрель с набором сверл, отмычки и банальная фомка. Теперь же в поношенном саквояже из свинячьей кожи имелись молоток с заостренным концом, ручной электрический фонарик и пристегнутые кожаными ремешками дрель новейшей конструкции и небольшая хромированная фомка.

Набор сверл особо твердого сплава лежал в специальном кармашке. В других отделениях покоились две масленки, разной толщины и загнутости хромированные крючочки – некоторые из них походили на вязальные спицы, – отвертки, стамески, пассатижи и кусачки, а в чехле, застегнутом на клапан, лежал самый что ни на есть настоящий врачебный стетоскоп. Респиратор, байковая ветошь, небольшой керосиновый фонарь и перчатки лежали на дне саквояжа, а под ними... Впрочем, инструмент, что лежал на самом дне столь замечательного саквояжа, кроме крохотной ножовки по металлу в специальном чехольчике, и вовсе не имел наименований и проходил в уголовном мире под общим названием – отмычки.

В четверть третьего Савелий Николаевич подошел к высокой резной двери со львами и прочими тиграми и с табличкой, гласящей о том, что за ней находится кабинет управляющего банком. Несколько секунд постоял, прислушиваясь, но, кроме стука собственного сердца, ничего не услышал. А сердце билось точно так же, когда он, Савелий Родионов, впервые решился на подлом банка или же, опять-таки впервые, пришел на свидание с девушкой. И то, и другое было столь давно, будто произошло в какой-то иной жизни, которой Савелий жил еще до своего рождения. Так ему сейчас казалось...

Он осмотрел дверной замок и усмехнулся.

До чего же беспечны люди! Даже управляющие банками. Нет чтобы поставить новейшие английские замки, запирающиеся не на язык, а на засов специальным ключом с вываливающейся из него планкой, которая при повороте ключа и двигает засов в нужном направлении. С таким замком надо еще повозиться, просверлить несколько отверстий, затем выбить его из пазов, а этот...

Савелий открыл саквояж, достал из него два крючочка, вставил один в замочную скважину и повернул. Второй крючок, потоньше, он вставил в скважину замка не на всю длину, а на треть и одновременно повернул крючки по часовой стрелке. Почувствовал, как крючки зацепились за собачку, на которую нужно было лишь слегка надавить. Замок щелкнул и открылся.