Капкан для призрака
Шрифт:
Гард довольно резко сказал:
— У твоей сестры явно была патология.
— Какого сорта?
— Это уже не имеет значения.
— В таком случае не говори.
— Извини. Ты сказала, что…
— К счастью, — быстро продолжила Бетти, — там не было миссис Хеншью. — Фигура этой невероятно почтенной экономки напомнила Гарту фигуру безупречной и целомудренной миссис Грэнди из пьесы Мортона. — В Банче заболела дочь миссис Хеншью. Поэтому вчера вечером, перед тем как Хэл и я выехали на этом твоем гадком автомобиле в Лондон, я разрешила миссис Хеншью навестить дочь и вернуться
— Ага, понятно, мое письмо. Я могу взглянуть на него?
Бетти посмотрела на Гарта.
— Я подумала, что ты меня уже простил! — воскликнула она. — Это ведь ты писал?
— Конечно, я; несомненно, это писал я. Но все же не мог бы я на него взглянуть?
Бетти выдернула листок бумаги из перчатки, развернула его и протянула Гарту. Сейчас был неподходящий момент, чтобы сказать ей, что этого письма он никогда не видел и ничего о нем не знает.
«Любимая, — было напечатано на машинке, — я буду у тебя в субботу в шесть часов. Как всегда твой». Даты не было. А в качестве подписи стояла только буква «Д», написанная чернилами.
Однако письмо не было напечатано на служебной машинке, которой пользовался Майкл Филдинг, когда рассылал счета. Кто-то напечатал его на личной машинке Гарта, которая находилась в его квартире на Харли-стрит и которую он оставлял для своей другой жизни; теперь эта жизнь казалась ему очень комичной, очень гротескной.
— Бетти, ты сохранила конверт, в котором пришло это письмо?
— Конечно, сохранила. — В голосе Бетти звучал почти упрек. — Могу тебе сказать, что на штемпеле стояло: «Запад, 12.30». Могу показать тебе этот конверт. Но какое это имеет значение? Если его послал ты…
— Любимая, я ведь уже сказал тебе, что это письмо послал я. А сейчас я размышлял о другом.
Он размышлял о странном выражении на одном молодом лице вчера вечером на Харли-стрит и о романе в красном переплете, который кто-то положил, причем предусмотрительно открыв его, в комнате ожидания.
— Главное, спокойствие! Ты слишком торопишься! — Он вернул ей письмо. — Ты рассказывала мне о своей сестре и о том, что произошло сегодня днем в твоем домике. Что же было дальше?
Ветер трепал волосы Бетти.
— Я предоставила в распоряжение Глайнис большую спальню на первом этаже в тыльной части дома. — Она сделала неопределенный жест в направлении домика. — Когда я получила это письмо, то долго размышляла, а потом в конце концов побежала к ней в комнату. Она нашла один из моих купальных костюмов и как раз надевала его. Я сказала ей: «Ты не пойдешь на пляж. Ты опозоришь меня, разрушишь все то, чего я смогла добиться». Глайнис сказала: «Что с тобой, котик? Ты не хочешь, чтобы со мной встретился твой друг?» Я ответила: «Я не хочу чтобы тебя здесь кто-нибудь даже увидел», а Глайнис мне на это: «Если ты не оставишь меня в покое, котик, то я отправлюсь на пляж
— Ты сказала ей об этом моем письме?
— Нет! Конечно, нет!
— Так, значит, она надела твой купальный костюм, Бетти. Два свидетеля видели, как она спускается на пляж и входит в воду. Они сказали, что это была ты.
— Но я бы не сделала такую…
— Спокойствие! Я знаю, что это была не ты. Однако нам трудно будет это доказать. — Гарт закрыл глаза, мысленно представил себе кое-что другое и снова посмотрел на Бетти. — Ты уехала отсюда на велосипеде около четырех. Куда ты поехала? В Фэрфилд?
— В сторону Фэрфилда, но не в город. Я поехала на запад от него. Иногда я ехала, но большую часть времени шла пешком и просто вела велосипед. Я так ужасно разволновалась, что забыла даже о твоем письме.
— Ты встретила кого-нибудь из знакомых?
— Об этом всегда спрашивают в романах, да?
— Ты встретила кого-нибудь из своих знакомых?
— Не знаю. — Взгляд ее карих глаз, застенчивых, нервных и пробуждающих столько фантазии, был устремлен ему за спину, на павильончик. — Там было ужасно мало людей, невероятно мало. Это все потому, что дело шло к дождю, и вся местность казалась такой пустынной, словно там было привидение.
— Привидение? — повторил Гарт.
— Да, это звучит глупо, но думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. Это такое чувство, какое иногда тебя охватывает, особенно в сумерки, в некоторых из средневековых зданий в Равенспорте. Я пила чай в каком-то загородном трактирчике, на котором снаружи была вывеска «Ночлег и завтрак», а ниже было написано: «Свежие яйца», как вдруг поглядела на часы и вспомнила о твоем письме. Поэтому назад я неслась с таким энтузиазмом, что теперь у меня возникло ужасное ощущение, будто я вся вспотела. Возле Фэрфилда я встретила Хэла Ормистона, который ехал навстречу в твоем автомобиле и выглядел ужасно злым.
— А Хэл тебя видел?
— Конечно. Он должен был меня видеть. Мы были едва ли в двух метрах друг от друга, к тому же он ехал не слишком быстро, хотя и не особенно смотрел по сторонам. А это… это очень важно?
— Из всего того, что говорил мой племянник когда-либо в своей жизни, это может быть самым важным. Не отворачивайся от меня, Бетти! Я хочу, чтобы ты ясно понимала ситуацию.
— Со мной все в порядке. Ну, я слушаю тебя.
Гарт показал рукой себе за спину.
— Твою сестру задушили в этом павильончике, — сказал он. — Ее убили, по моему мнению, приблизительно без двадцати минут шесть. Но в медицинских свидетельствах о возможном времени смерти всегда имеется множество противоречий. Поэтому нам не стоит обращать на это особого внимания и пытаться точно установить время. Однако имеется доказательство, что кто-то, тот, кого в павильончике уже нет, должен был находиться там, скажем, двадцать минут назад.
— Кто-то?
— Я имею в виду убийцу. В комнатке, где умерла Глайнис, есть керамический чайничек, полный на одну треть, и этим чаем до сих пор можно ошпариться, настолько он горяч.