Капкан на «Медведя»
Шрифт:
Почему-то девица рисовалась ему хрупкой голубоглазой блондиночкой. Именно такую он и увидел у дверей аудитории, где занимались студенты четвертого курса РГФ. Взглянув на его "корочки", блондинка перестала кокетливо улыбаться и обратилась к стайке девиц, стоящих у окна:
– Снигире-ева! Тобой тут милиция интересуется…
Обернулись все, но только одна – высокая, тоненькая, с каштановыми, отливающими золотом волосами, – сделала навстречу Северову несколько шагов.
…В свои тридцать четыре Северов являлся достаточно искушенным мужчиной, и все-таки в первое мгновение перехватило у него дыхание –
Огромные серые глаза с поволокой, потрясающе нежная кожа и еще более нежные (и одновременно чувственные) губы. Чуть вздернутый точеный носик.
Если она и была подкрашена, то совсем чуть-чуть. Косметика ей, по большому счету, была ни к чему. "Наверняка подрабатывает моделью", – внезапно Северов почувствовал легкую досаду. Такая красавица, согласно непреложному закону равновесия, должна оказаться либо законченной стервой, либо круглой дурой. Прекрасные лицом женщины душой прекрасны лишь в романах Достоевского. Реально же Северов слишком часто сталкивался с обратным.
Посмотрев на его "корочки", Ольга слегка побледнела.
– Что же вас интересует?
– Вам знакома фамилия Смирнов, Оля? – мягко спросил Северов, и безмятежное выражение моментально исчезло из ее глаз. Более того, казалось, от лица отхлынула вся кровь. Ольга неосознанно поднесла руку к горлу и спросила изменившимся, даже охрипшим немного голосом:
– Кир? Господи, что с ним?
"Любопытная реакция", отметил Северов.
Коротко обрисовав ситуацию, предложил Ольге пройти в пустующую аудиторию, для неформальной беседы.
– Вряд ли я сумею вам помочь, – сказала она вяло, но подчинилась. Вид у нее стал немного сомнамбулическим.
– Когда вы виделись со Смирновым в последний раз? – спросил Северов, когда Ольга устроилась за одним из столов (Северов сел напротив).
– Когда? Точной даты я не помню, но… (легкая заминка) это было в июле. Да, в июле.
А сейчас был конец октября.
– Тем не менее, отреагировали вы отнюдь не равнодушно, – осторожно заметил Северов.
Ольга вскинула на него потемневшие глаза, из светло-серых сделавшиеся почти фиолетовыми, цвета грозовых туч.
– Расстаться не значит перестать любить, – и опять глаза прикрыты густой завесой ресниц, – Честное слово, не знаю, чем могу быть вам полезной… Насколько мне известно, врагов у Кирилла не было, – слабая улыбка, – Скорее, наоборот, ему многие симпатизировали… Коммерция? Вряд ли из него получился бы коммерсант – слишком честный, – опять пронзительный, обжигающий взгляд, – Вы понимаете? Кирилл вовсе не тупица, отлично разбирается в технике, в точных науках куда лучше меня соображает… Но… я бы назвала это обостренным чувством справедливости. Ему противно даже самое невинное мошенничество… – красивое лицо на мгновение скривилось в гримасе боли, и когда она опять подняла на Северова глаза, они подозрительно ярко блестели, – Не подскажете, в какую больницу он доставлен?
Северов назвал номер больницы.
– Не будет с моей стороны нескромностью спросить, отчего вы расстались с Кириллом, Оля?
Взгляд сделался непроницаемым.
– Будет.
* * *
2.
В то время, как Северов в своем тесном казенном кабинете составлял план расследования дела о наезде, а возможно, и покушении на умышленное убийство двадцатитрехлетнего студента политехнического университета Смирнова К. А. (Кирилла Александровича), гендиректор строительной компании "Стройгигант" Вересков, по прозвищу "Медведь" из "Стройгиганта" (правда, в лицо его никто, кроме Олененка, так называть не осмеливался), в собственном просторном кабинете выслушивал архитектора Ларсена (скандинавской у Ларсена была лишь фамилия, доставшаяся от далеких предков).
Ларсен был не просто хорошим, а талантливым архитектором. И проект, который он представил на рассмотрение шефа, был почти безупречен. Почти -ибо этот проект, как Вересков с сожалением понимал, инвесторы не одобрят ввиду слишком высоких затрат на его осуществление.
О чем он Ларсену и сказал, отчего того слегка перекосило.
– Я понимаю, когда дешево и сердито. Но чтобы дешево и качественно?
– А на что вам ваша светлая голова? – поинтересовался Вересков.
Ларсен поморщился и, похоже, собрался ответить очередной колкостью, но тут мобильник Верескова изящно (и донельзя противно) исполнил "Турецкий марш" Вольфганга Амадея Моцарта (точнее, фрагмент марша).
Извинившись, Вересков отошел к окну с телефоном в руке. По этому номеру ему звонили немногие – восемнадцатилетний сын, шестидесятитрехлетний отец, сводная сестра (профессиональная баскетболистка), бывшая супруга Зоя Михайловна, пара более или менее близких друзей и – Олененок. Впрочем, Олененок скорее условно. Этот номер он лично вписал в "контакты" ее мобильника еще три месяца назад, но позвонила она только раз – предупредить, что не сможет пойти в ним театр (на спектакль гастролирующей питерской труппы) ввиду легкой простуды.
Но… жизнь полна сюрпризов. Сейчас это была именно Олененок. По первым же звукам ее расстроенного голоса ему стало ясно – случилось что-то дурное.
– Это я, Медведь. Ольга. Я тебе не очень помешала?
Он покосился на Ларсена. Тот уже привстал из-за стола, но Вересков жестом дал ему понять – разговор еще не окончен, и он снова опустился на стул. Лицо его было по обыкновению невозмутимо.
– Не очень, – сказал Вересков в трубку, – Что случилось?
То ли вздох, то ли всхлип. Скорее, всхлип.
– Черт, я не должна тебя отвлекать, просто уже не знаю, что делать…
Что делать? Как это – что? Звонить ему, "Медведю" – плевать, что в рабочее время, плевать, даже если б сейчас у него проходило совещание…
– Где ты сейчас находишься? – обреченно спросил он, заранее зная ответ.
– У входа в ваш головной офис, – сказала она все тем же расстроенным голосом.
– Ладно, я сейчас выйду, – он прервал связь и повернулся к Ларсену. Тот успел собрать чертежи, глядя на шефа без неприязни, но и не слишком приязненно. Еще одна характерная особенность этого человека – взгляд его был абсолютно непроницаем.