Капкан
Шрифт:
– Спасибо, наконец-то заметил. – Жена потупила взгляд, и Ветлицкий молча обнял её за худенькие плечи, покорную и похожую на примерную школьницу, и тут вроде бы машина у ворот заурчала. Может, показалось, а если Кира опять пожаловала? У Андрея заныло сердце – впервые не хотелось видеть свою заполошную любовницу.
В сенцах зашумели, опрокинув пустое ведро, кто-то нашаривал дверную ручку. Жена вопросительно посмотрела на Ветлицкого и не успела ничего сказать – в квартиру ввалились трое, все в униформе городской шпаны: джинсы, кожаные курточки
– Дома фраер?
– Да он с тёлкой, Радик.
«Радик», – Андрею вспомнились слова Киры о левашовском начальнике охраны. Неужели тот самый, который в сквере его накрыл? А сейчас чего ему надо? Может, думал опять Левашову здесь приловить? И, желая быстрее разубедить охранников, хозяин дома шагнул вперёд и сказал примиряюще:
– Это, ребята, моя жена.
«Ребята» переглянулись, но тот, кого неосторожно назвали Радиком, сразу сообразил, что Ветлицкий их расшифровал. Сообразил и резко толкнул Андрея назад, успев заодно кивнуть одному из непрошеных гостей:
– Выйди к машине.
Парень ушёл. Стоящий ближе всех к двери так и остался её караулить, а Радик вместе с Квадратным – Андрей сразу так окрестил про себя низкорослого и широкоплечего парня – прошли в комнату. Там Ветлицкий пригласил всех садиться и сам устроился возле жены, на диване.
– Вот и хорошо, – сказал Радик, – вижу ты кент с понятием, поэтому долго базарить не будем.
– Да что вы, ребята, если чем могу быть полезен.
– Вот именно – чем? Ты сегодня наверху был?
– Наверху?
– У Орлова.
– Конечно, только я по делу ходил.
– Ты, выходит, по делу, а мы к тебе – в гости?
– Не знаю.
– Не знаешь и не догадываешься?
Андрею не понравился этот вкрадчивый, слегка пришёптывающий говорок. Слышалось в нём скрытое нетерпение, даже угроза, хотя вечерний гость до поры до времени не хотел злить хозяина.
– А чего тут гадать, пришли – так спрашивайте, только если насчёт кого-нибудь, сами видите – я с женой, – и кивнул на Людмилу. Ветлицкий всё ещё подозревал, что левашовские костоломы идут по ложному следу, вынюхивая жену хозяина.
– Значит, крутишься и мозги нам пудришь? – неожиданно сменил тон Радик. – По какому такому делу ты Орла навещал и чего он тебе отдал?
– А чего он мне отдать может? Я ему рукопись стихов приносил.
– Стихи – нехило, а бумаги какие он тебе передавал?
– Зря мы с ним вату катаем, всё равно по-хорошему не столкуемся, – заметил Квадратный.
– Да что вы, ребята, никаких бумаг, только рукопись. Полистал и вернул, обещал проплатить книгу.
Радик недобро усмехнулся и подмигнул своему подручному:
– А ну-ка, Серый, потревожь его бабу, может, тогда он сговорчивей будет.
Андрей хотел сказать, чтоб ребята при женщине не хамили, но вспомнил, что им известны его отношения с Кирой, и смолчал, а Квадратный, он же Серый, вразвалочку
– Не надо!
– А кто говорит, что надо? – отступил парень. – И я о том же, а мужик твой – против. Молчит, скотина.
– Ты молчишь, паскуда! – И Серый ударил Андрея неожиданно сильно в нос. Из глаз брызнули искры, кровь потекла по подбородку. Люда пронзительно вскрикнула и тут же смолкла. Левашовский охранник ей врезал тыльной стороной ладони и молниеносно закрутил подол у горла.
– Заткнись! Где бумаги спрятали?
– М-м-м… – Ветлицкий пытался что-то сказать, но лишь мычал.
– Зря ты, Серый, поэта бьёшь. У него конституция нервная. Он и сам всё выложит. Где бумаги?
– Рукопись в портфеле.
– На хрена нам стихи, документы где, что Орёл передал спрятать?
– Только рукопись – «Дождь вдвоём».
– Издеваешься? Серый, начинай! – И Андрей с ужасом увидел, как тот самый парень, который держал Люду с закрученным у горла подолом халата, одним движением, только чуть пригнувшись, сорвал с неё плавочки. – Где бумаги?
И тогда Ветлицкий бросился, но не на низкорослого садиста, а на главного бандюгана, правильно рассчитав, что Серый отпустит Людмилу и поспешит старшому на выручку. Откинувшись назад и спружинив телом от диванной спинки, Андрей изо всех сил толкнул Радика. Тот лишь руками успел взмахнуть и боднул угол русской печки. Боднул и стал валиться на пол. Ни секунды не медля, хозяин квартиры с левой двинул Серого по загривку, но промахнулся, задев кулаком перекрестье рамы. Стекло зазвенело, посыпались осколки, и тут снова закричала Люда. Парень, карауливший дверь, заметался, а со двора заскочил четвёртый, что стоял на стрёме.
– Вы, суки, весь посёлок поднимете! У них соседи за стенкой не спят!
– А, чёрт, уходим! – И Квадратный ударил Андрея в грудь чем-то острым. Дальше сознание испуганного и почти убитого поэта отказалось что-либо воспринимать, чуть позднее, правда, до него донеслось, как один из налётчиков произнёс:
– Радику конец, на хрена нам труп? Зажигай! И бумаги сгорят со всеми.
И ещё Ветлицкий успел подумать, что никто, кроме Сунцовой и Рамзина, из знакомых не знал, что он был у Орлова, но и об этих двоих вспомнилось безо всякой злости, да о рукописи пожалел, теряясь в тягучем небытии.
Часть 2. Формула одиночества
То, как сознание возвращалось к Андрею, чем-то напоминало появление солнца: в сплошной черноте неба сначала чуть-чуть забрезжило, потом бесплотное пятно с того края, откуда положено ждать восхода, потеплело, наполняясь живым, розоватым светом, прошло какое-то время – и вот уже тьма окончательно отступила под напором грядущего дня. Он приоткрыл глаза!
– Ах, как славно, давно пора. Итак, молодой человек, мы смотрим, мы видим, зрачок реагирует на свет.