Капли гадского короля

Луганцева Татьяна Игоревна

Старенькая модель электронного тонометра Ивана Федоровича показала, что давление у него было сто шестьдесят на сто.

— Повышенное, — сосредоточенно произнесла Катя, записывая это значение себе в блокнот.

— Дорогая, мне почти восемьдесят лет. Меня уже не возьмут в космонавты, — ответил старик.

— Конечно, в вашем возрасте давление может быть повышенным, но мы не будем злоупотреблять и ждать, когда у вас случится гипертонический криз, и предпримем меры, чтобы этого не произошло. Говоря проще,

я сделаю вам укол, который снижает давление.

— Как скажешь, — вздохнул Иван Федорович.

Катя, скользнув взглядом по лекарствам старика, осторожно сдвинула их в сторону и разложила на освободившемся месте свои медицинские препараты. В одноразовых резиновых перчатках Катя профессионально быстро и соблюдая все правила асептики и антисептики набрала два лекарства в шприцы. Один препарат предназначался для снижения давления, другой для укрепления сердечной мышцы.

— Где вам будет удобно? — спросила Катя.

— Ну… на кровати, наверное… — ответил старик и поковылял в другую комнату, где с трудом опустился на низкую широкую кровать, а затем лег, чуть-чуть обнажив для укола свою ягодицу.

— Иван Федорович, я не попаду, приспустите еще брюки, — улыбнулась Катя, смачивая стерильную вату спиртом.

— Эка, какая прыткая! Приспустите брюки! Это надо было говорить мне много лет назад! Сейчас уже поздно…

— Вы не должны меня стесняться, я врач и, честное слово, не рассматриваю вас как мужчину, — сказала Катя.

— А вот это уже оскорбление! Попрошу, если хочешь ходить ко мне, не говорить, что я не мужчина! Я еще ого-го… — сказал Иван Федорович и закашлялся. — И вообще, я — не нынешняя молодежь без стыда и совести, коли так!

— Ну что с вами поделаешь? Придется колоть так, — вздохнула Катя, протерла кожу своего пациента ватой со спиртом и аккуратно воткнула шприц. В том же неудобном положении Катя сделала второй укол, так как старик не захотел менять ягодицу. — Она поняла, что профессионализм, действительно, не пропьешь. От ответственности у нее даже хмель прошел, и она все сделала хорошо, как хотела.

— Ну как?

— Колешь ты хорошо, — миролюбиво отметил Иван Федорович, — ну а теперь проваливай отсюда.

— Что? — не поняла Катя.

— Проваливай, чего непонятного?! Я хочу побыть один.

Катя растерянно моргала глазами.

— Я чем-то обидела вас?

— Это входит в стоимость моего обслуживания? Лезть в душу? Если хочешь приходить сюда, слушайся меня. Я хочу побыть один, я ясно выражаюсь?

— Да… конечно, — засобиралась Катя, — я зайду завтра.

— Можешь оставить ампулы и шприцы, я сам выброшу, — сердито посмотрел на нее Иван Федорович из-под кустистых седых бровей.

— Знаете, Иван Федорович, я уже пообещала вам слушаться вас, но все же полностью командовать мной я не позволю. Я — врач, вы — мой пациент, договорились?

И никак иначе! Когда я устраивалась на работу в «Ангелы с поднебесья», я подписывала важные документы, в том числе и должностную инструкцию. В ней черным по белому было написано, что я подотчетно должна сдавать использованные ампулы и шприцы, которые мне выдает фирма. Так требует санэпидемстанция, а именно специальной утилизации шприцев и всего, что могло иметь контакт с кровью — особо опасной средой по нынешним понятиям.

— Смотрю телевизор, про СПИД знаю, — проворчал старик, — та еще зараза.

— То-то же! Зачем подводить людей? Я все это буду упаковывать в пакетик, вплоть до ватки, и сдавать в офис фирмы. Да и вам зачем возиться со стеклом и шприцами? Еще уколетесь!

— Делай, что хочешь, и уходи, — повторил Иван Федорович.

— Ладно… если вы больше ничего не хотите, я пошла. — Катя собрала все в пакет, положила его в сумку и пошла на выход.

— Возьми ключ, мой запасной ключ, он висит у двери на гвоздике. Я не хочу все время вставать и открывать тебе дверь, сама будешь приходить, — сказал Иван Федорович.

Катя взяла ключ и вышла, закрыв за собой дверь, думая, все ли она правильно сделала, раз ее подопечный так ее выставил?

Спускаясь по лестнице, Катя столкнулась с каким-то высоким и худым парнем с лохматыми светлыми волосами.

— Извините, — качнулся он, попытался присесть в каком-то подобии реверанса и поспешил наверх.

«Пьяный», — поняла Катя и вышла из дома, обрадовавшись, что Иван Федорович не заметил, что и она была немного выпивши.

Тина встретила ее недовольным голосом.

— Слушай, ты там что? Я тут на скамейке уже задубела.

— Я очень быстро, он меня сам выгнал, — ответила Катя.

— И правильно сделал! Что тебе там делать? Уколы сделала, и все!

— А поговорить со стариком по душам? Но мне, правда, старик попался угрюмый и неразговорчивый, — вздохнула Катя.

— И очень хорошо, — поежилась Кристина и принюхалась. — А чем это от тебя так пахнет?

— Чем? Пили мы с тобой, потом ели…

— Да нет, специфический какой-то запах.

— Лекарств? — с надеждой в голосе спросила Катя.

— Да не лекарств… не могу вспомнить чего, но очень знакомый запах. Да бог с ним! Поехали домой! — предложила Кристина.

— Поехали, — ответила Катя, думая о своей небольшой двухкомнатной квартире, в которой после смерти бабушки она жила с сыном, а сейчас осталась одна.

К полному одиночеству Катя не могла привыкнуть просто категорически. Она ощущала, что по большому счету всю жизнь была одна. Кристина же периодически, когда у нее случались романы, уходила в свою однокомнатную, расположенную в престижном районе, квартиру, а когда личная жизнь была на мели, она жила с мамой.