Капли времени
Шрифт:
– Ты что тут делаешь?!
Но я была всё-таки счастлива от того, что я такая взрослая и самостоятельная и с гордой улыбкой ответила:
– Мусор выношу!
– Ну-ка, марш домой! – скомандовала мама. И быстро пошла по лестнице впереди меня. – Платье на левую сторону нацепила, сандалии перепутала! Позорище на весь двор!
Стало стыдно за свою неаккуратность. А мне ведь казалось, что я такая красавица в этом платье!
– Олесю одну оставила! – продолжала бушевать мама. – Как ты могла, она ведь ещё маленькая! Совести у тебя нет!
Совести на тот момент у
Но, видимо, именно в тот вечер в моей голове начало что-то откладываться. Мама ругалась долго, и к концу её сердитого монолога я кое-как усвоила: неважно, чувствую я себя старшей или нет, это – факт, изменить я его не в силах. А значит, ДОЛЖНА отвечать за младшую сестру, хочется мне того или нет, иначе мне попадёт первой. И за себя, и за неё.
Часто подобный факт вызывает у старших к младшим чувство отторжения и неприязни. Но со мной такого не случилось, и играли мы до определенного возраста дружно.
К тому же, в отличие от меня, сестра плохо выговаривала большинство слов, и я служила для взрослых переводчиком с её языка на скучный язык взрослых. Кое-что они понимали, например, что Кака – это Наташа, то есть, я. Но понять такие фразы, как «дай пикуку» – дай попить и «выкутите поныко» – выключите солнышко, без моей помощи ни мама, ни папа с первого раза не могли.
***
Мама у нас очень красивая. Карие глаза, тёмно-каштановые кудри до плеч, нос с небольшой горбинкой (в детстве сломала на ледяной горке), нежный цвет лица, высокая. С папу ростом. Немка. Из тех, чьи предки, на свою беду, переехали в Россию при Екатерине Великой.
Вообще, немного странно. Немцы обычно светлые или рыжие, сероглазые. Мои бабушка и дедушка с маминой стороны рыжеватые блондины. А прабабушка (мамина бабушка по папиной линии) жгучая брюнетка. Вопрос! И мама тёмная. А её родного брата, моего дядю Ваню, с детства дразнили цыганом, до того он был чёрный.
У бабушки (маминой мамы) семеро детей. Тётя Нина, мама, дядя Ваня, тётя Аня – все чёрные. Тётя Маруся, дядя Витя и дядя Саша – светлые. Кто где когда нагрешил? Если прабабушка была брюнеткой. А вроде как все немцы.
Но я не об этом. Пока мы с Олесей были маленькие, мама нас учила стишкам и считалкам на немецком языке, счёту. Считать до десяти по-немецки мы научились раньше, чем на русском. Потом всё это прекратилось. Когда я выросла я стала маму об этом расспрашивать. И она рассказала, что в их семье до её пятнадцати лет, пока жива была её бабушка, разговаривали только на немецком.
Я спросила:
Как же ты могла забыть родной язык? Как ты могла позволить, чтобы мы, твои дети, не выросли двуязычными?! Ведь это надо было хранить и беречь!
Мама очень смутилась.
Нет. Мне, наоборот, очень хотелось всё это забыть.
Но почему?! Как можно этим пренебречь?!
Тебе легко сейчас говорить! А нас всю жизнь обзывали фашистами! И даже твоя бабушка, папина мама, так меня называет!
Как?! Бабушка?!
Да.
Я немного подумала, но потом решительно заявила:
– Нет!
Маминых родителей звали Иоханес и Клементина. А в паспортах, полученных при Советской власти, были они записаны, как Иван и Нина. Очень остроумно. Не понимаю, почему они на это согласились. Или важно было ничем не выделяться?
Дед рано умер. Мне было год и три месяца. Осталась только одна фотография, где он держит меня на руках. И мне кажется, что я это помню. Но это уж совсем невероятно. Такого просто не может быть. Это просто из-за фотографии мне так кажется. Мама говорит, что он меня очень любил.
А баба Нина была обычной бабушкой. Ласковая, улыбчивая. Приходила в гости по воскресеньям, угощала нас с Олеськой конфетами. Иногда мы с мамой ходили к ней в гости. Она жила в Центральном районе, в девятиэтажке на первом этаже. Пока они с мамой разговаривали на кухне, я слонялась по квартире и от нечего делать, подслушивала за углом коридора. Мне всегда были интересны взрослые разговоры.
Как-то раз я услышала, как мама что-то про меня рассказала. Ничего тайного не было сказано, но, подслушав это, я ужасно обиделась на маму и подумала: «Теперь я тоже буду всё про тебя рассказывать!». И тут же поняла, что некому мне про маму рассказывать, да и нечего. От осознания этого стало ещё обиднее.
***
Мама лежала на диване и читала. Я слонялась по комнате из угла в угол, не зная, чем себя занять. В игрушки играть не хотелось, надоело. Может, что-нибудь нарисовать?
Я подошла к маме и попросила:
– Дай, пожалуйста, тетрадку.
– Зачем тебе тетрадка?
– Порисовать хочу.
– Целую тетрадь не дам, – отказала мама. – Могу дать один листок.
– Листок не надо. – Я надулась и отошла.
Снова начала бродить по комнате. Ну зачем мне один листок? Я его быстро изрисую и что дальше? Снова просить? Ну как мама не понимает, что рисовать мне нужно много! Во время такого моего размышления обида созрела окончательно и потребовала выхода. Не долго думая, я подошла к маме и шлёпнула её рукой. Мама так и подскочила:
– Это что ещё за фокусы?! Ты почему дерёшься?!
– Это тебе за то, что ты мне тетрадку не дала!!!
– Я тебе дам – тетрадку! Драться она ещё будет! – Мама меня шлёпнула пониже спины и за руку выставила в тёмный коридор. – Будешь наказана! Стой здесь, в тёмном коридоре и думай о своём поведении! И не смей уходить к соседям! Ещё больше накажу!
И захлопнула дверь перед моим носом. В коридоре было темно и скучно. Двери у всех соседей плотно закрыты. Даже непонятно, есть ли кто дома. Ну что делать? Посопев носом минут пятнадцать, я начала тихонько скрестись в дверь. Мама не реагировала. Может, не слышит? Сильного раскаяния я не чувствовала: ведь мне действительно не дали тетрадку! Конечно, драться не хорошо, а уж маму бить тем более. Попросить прощения? В коридоре ну совсем нечего делать! Я снова слегка поскребла дверь и рискнула её чуть приоткрыть и прошептать: