Каприз леди Авроры

Сударева Инна

Аврора не нашла, что ответить на эти слова. Отчасти (это она надеялась, что отчасти) отец был прав. И девушка сама много раз слышала, с каким презрением в голосе говорил Корт (если такое случалось) об императоре.

–  Да. Интересный тип, - протянул Исидор, видя все, что отражалось на лице дочери.
– Каков из себя, хоть опиши.

–  Чтоб ты его изловил. Нет уж, - резко сказала Аврора.

–  Ого!
– рассмеялся император.
– Кто кого защищал-то во время всех ваших приключений? Мне уже кажется, что ты его.

–  По-разному бывало, - ответила девушка и не смогла сдержать вздоха.

Исидор помолчал.

Это маленькое признание о многом говорило. Например, о том, что его дочь очень сблизилась с неизвестным сбежавшим рыцарем. Так как император был больше военным, чем дипломатом, он спросил напрямую:

–  Вы разделили постель?

У Авроры даже дух заняло от такого вопроса. Она подпрыгнула с кресла, в которое села, чтоб говорить с отцом, и выпалила "нет!" с таким возмущением, что у Исидора пропало самое малейшее сомнение в искренности дочери.

–  Уже лучше, - кивнул государь.
– Теперь я вижу, что ты просто влюбилась. А это небольшая беда.

–  Ах, небольшая?!
– тут девушку прорвало.
– Небольшая, да? Единственный парень, который мне понравился, который в душу мне запал, взял и сбежал. И знаешь, почему? Знаешь?

–  Не знаю, но вот сижу и жду, когда расскажешь, - заметил Исидор.
– Уверен, тебе многое мне нужно рассказать.

Его спокойный голос немного осадил Аврору. Она вернулась в кресло и уставилась на алые кисти скатерти, покрывавшей стол.

–  Он сбежал потому, что я твоя дочь, - сказала девушка.

–  Разве так плохо быть моей дочерью? Молодые придворные, что вьются вокруг тебя в Гримтэне и Синем дворце, считают как раз наоборот, - напомнил император.

–  Очень они мне нужны, эти вызолоченные дурни, - фыркнула Аврора.
– А тебе что, нужен такой зять? Хоть одного парня назови, который подошел бы мне в мужья, а тебе - в преемники.

Исидор восторженно захлопал в ладоши:

–  Небо светлое!
– сказал он.
– Моя малышка задумалась о будущем моей империи? Ты что ж, всерьез замуж собралась? И считаешь, что твой никому не известный сбежавший герой лучше молодых дворян, отцы которых со мной вместе империю создавали? Не для того я и они кровь проливали, чтоб все оставить тому, кому не нравится, что ты моя дочь!

Аврора похолодела, уразумев, в какую ловушку попала сама и Корта подставила. И опять Шип прав оказался: глупо было рассчитывать, что император так сходу согласится видеть зятем неизвестно откуда взявшегося спасителя дочери. "Сказки, розовые облака, - мелькнуло в голове девушки.
– И вот я разбиваюсь…"

Ей вдруг стало стыдно за свою глупость и очень больно: несбывшиеся мечты всегда причиняют сильную боль. Особенно мечты о любви и счастье.

Эта боль исказила ее лицо. Так, что Исидор взволновался не на шутку, встал, подошел к дочери, которая сидела, с лицом белее снега и неподвижно уставившись в темный угол комнаты (именно темным безвыходным углом казалась теперь жизнь Авроре). Император еще не видел дочь такой. И она вдруг напомнила ему один нехороший эпизод из его жизни, который он всеми силами старался забыть, но не получалось.

Такое же лицо, на котором закаменели отчаяние и боль, было у его супруги леди Бетан, когда он заявил ей, что больше никогда не разделит с ней постель, что отныне будет проводить ночи с юной дамой Лирил. Бетан уже не привлекала его: после рождения Авроры она изменилась лицом и телом, и Исидор

считал, что не в лучшую сторону.

Прошло два дня после их откровенного разговора, и супругу государя достали из петли, которую она соорудила из своего шелкового пояса над кроватью в спальне.

Бетан выжила. И даже отметины на шее никакой не осталось. Но все же Бетан умерла. В ее теле поселился кто-то другой. Жестокий и холодный. Иногда Исидору даже казалось, что она больше не женщина, до такой степени резки и точны стали речи Бетан, тверды и решительны - поступки. И никогда больше император не видел и намека на нежность и мягкость в ее глазах, даже к маленькой дочери. Глаза Бетан из голубых с поволокой, как ласковые весенние небеса, стали серыми и ясными, как безжалостная сталь меча…

Исидору не хотелось, чтоб что-то подобное произошло сейчас с его дочерью.

Но все, что он нашел сказать Авроре, было:

–  Крошка моя, что такое?

–  Папа, - Аврора впервые в глаза назвала его "папой" (до этого или никак или "отец"), - папа, я умру. Мне так плохо, папа, - ее глаза были сухи, и это тоже испугало императора.

–  Не говори такого, - Исидор попытался быть строгим, но голос его дрожал: он видел, что дочь не шутит и не капризничает; она, похоже, вообще капризничать разучилась.

–  Я умру без него, папа, - прошептала Аврора, видя, как темен и холоден ее угол - как могила.
– Я люблю его, папа.

–  Да кто ж он такой?
– с отчаянием в голосе просил император.

–  Шип. Шип Корт…

Исидор плотнее сдвинул брови. Ему очень хотелось выругаться, громко и смачно, но он справедливо рассудил, что делу это мало поможет.

* * *

Веда Лида своим серебряным ножиком срезала первый в этом году плод с груши-дички, откусила, причмокнула - хорош! И тут же, с быстротой белки нарезала столько, сколько могло уместиться в ее корзину. Получилось довольно много. Груши Лида собиралась засушить, а есть - зимой, когда ни с того, ни с сего захочется сладкого. Очень тогда кстати будут до шелеста высушенные ломтики: кинешь один в рот и соси его себе хоть час - во рту приятно, сладко.

Закончив со сбором груш, Лида плотно закрыла корзину, забросила ее себе за спину и потащилась потихоньку к своему вязу. Идти было далеко: сперва через сумрачную и сырую лощину, потом - вдоль душистого молодого ельника, по колено погружаясь в мягкий, изумрудный мох. Зато по пути можно грибы заприметить.

У лощины ее остановил тихий свист. Звук был похож на пение черногрудки, но лишь похож. Веда прекрасно знала, что человечьи губы никогда не смогут высвистеть то, что могла крохотная пташка.

Так и есть - на едва приметную тропку, веде навстречу, из густых зарослей ирги, вышел Корт. Как всегда, в черном, но без своего грозного оружия. Вместо парных мечей за спиной Шипа были только лук и колчан со стрелами. У пояса висел мешок, а из него торчали пестрые перья куропаток. Сегодня Корт был мирным охотником и не желал ничего кроме удачи на охоте.

–  Давай помогу, матушка, - сказал он, протягивая руку к ноше веды.

–  А что? Спина уже не болит?
– спросила Лида.

–  С чего ей болеть?
– пожал плечами Корт.
– Больше месяца прошло, а травы твои, как всегда, чудеса творят, - и, взяв корзину, легко закинул ее на плечо, принюхался.
– Груши. Много набрала.